— Ничего не получится, детка. Эта хохма стара как...
— Еще как получится, — решительно произнесла она.
Она снова села на диван, положив рядом белый плащ и держа руку в одном из его карманов. Только не говорите мне, подумал я, что у нее там одна из папочкиных пушек.
Я склонился в ее сторону, и она быстро проговорила:
— Не надо. Даже не пытайтесь притронуться ко мне. Я закричу!
— Не сомневаюсь.
— Я могу кричать громче всех.
— И в этом я не сомневаюсь. Все равно ничего не получится.
— Обязательно получится, — она вынула руку из кармана плаща. Это оказалась не пушка, а розовые трусики. И тоже порванные. Не сильно, немного сверху. Она швырнула их на край дивана.
Я, видимо, пошевельнулся, потому что она подняла обе руки к лицу и широко раскрыла рот.
— Подождите, — воскликнул я. Мне нужно было подумать.
Она улыбнулась. Без шуток, улыбка была чудесной.
— Я читала все о том случае, — ехидно проронила она, — как и миллионы других.
— Вы прекрасно знаете, черт побери...
— Я убеждена, что вы этого не делали. И многие тоже. Большинство. Но не все. А теперь многие поверят в вашу виновность, Очень многие. Я все продумала, посвятив плану весь вечер. С того момента, когда они пытались убить папочку.
Я постарался сообразить, что сказать, но ничего не приходило в голову. Нечаянно бросил взгляд на дверь.
— Вы ведь закрылись? Вот будет здорово! Если я закричу, они прибегут и найдут дверь запертой. А я такая растерянная...
Я открыл, потом закрыл рот, так и не придумав ответа. Но когда-нибудь я додумаюсь. Это не могло быть таким уж сложным. Это маленькое чудовище ничего не добьется своим шантажом. Только не со мной.
Она продолжила, все еще улыбаясь:
— Конечно, мистер Скотт, вы можете попытаться силой надеть трусики на меня. Может, это и выручит. Я же буду сопротивляться и кричать, кричать, кричать. И когда они увидят, как я борюсь с вами в таком виде...
Она могла не вдаваться в детали. Поверите ли вы мне, что рот, наполненный горячей слюной, высыхает за какие-то три секунды? Я пытался проглотить ком в горле и чуть не проглотил язык.
Она меня достала!
Да, мне будет нелегко. Будет скандал, наверняка большие заголовки в газетах. Но я как-нибудь переживу это.
— Давайте, орите, — сказал я. — Когда затихнет эхо, я начну работать над вашим папочкой. Пройдет немного времени, и он будет гнить в Кью.
— Кью это Сан-Квентин?
Ага, она знала жаргон. Почему бы и нет?
Я начал вставать с пуфа.
Она не закричала. Пока. Взамен она сказала:
— В эту—то тюрьму вы и отправитесь, мистер Скотт. Мне только семнадцать. И они обязательно засадят вас в Сан-Квентин. Если папочка не убьет вас. И все остальные люди...
Она продолжала говорить, но я уже не слушал. На самом деле я пропустил почти всю ее тираду.
Как уже было сказано, я начал подниматься с дивана. Но только начал. В критический момент я замер в согнутом положении.
Медленно, но до меня дошло.
В действительности я услышал лишь «...надцать».
Девятнадцать? Нет.
Восемнадцать? Тоже нет.
Я замер в полусогнутом состоянии и попросил:
— Не кричи, Не произноси ни звука. Минутку. Сейчас я соображу. Но не кричи.
Семнадцать. Вот, что она сказала. Точно. В этом я был уверен в тот самый момент, когда она произнесла это слово. Но вся моя нервная система должна была восстановиться, прийти в себя, запульсировать вновь, прежде чем я осмелился бы посмотреть правде в лицо.
— Детка, — пролепетал я. — Именно детка. Тебе только...
— Семнадцать, — договорила она за меня. — Восемнадцать мне исполнится только через двадцать два дня.
— Великолепно. Замечательно. О, мама!
— Вы нормально себя чувствуете, мистер Скотт?
— Конечно. Никогда в жизни не чувствовал себя более больным, вот и все.
— Вы ведь против, чтобы я сказала папочке, что вы приставали ко мне?
— Пожалуй, да.
— Или рассказала это толпе? Или закричала?
— Да, разумеется, да, — я сделал паузу. — Ты же не захочешь, чтобы твой папочка убил меня или чтобы меня растерзала взбесившаяся толпа?
Медленно я вернулся обратно на пуф. Моя спина окаменела от слишком долгого стояния.
— Ладно, Зазу, — тупо проговорил я. — Я так полагаю: когда твой папочка откинет копыта, ты станешь бугром в его шайке.
— Возможно.
Она улыбнулась, а я нахмурился.
Ты, черт возьми, подумала обо всем, моя сладкая. Мне вот что пришло в голову: ты случайно не напала на бедного маленького мальчика.... А, забудь об этом. Мне совсем не нравилась ее улыбка. И не желал я этого знать. Я хотел мартини.