Жрец замолчал и пристально посмотрел на Молчаливого. Жрец был стар и, наверное, мудр. Старость лишает человека многого: тело становится дряблым, глаза слезятся и плохо видят, уши почти не слышат. Над старыми смеются женщины, старыми брезгуют крысы. Однако взамен всего этого старость делает человека спокойным и мудрым. Человек начинает различать то, что недоступно самому зоркому глазу, и слышать то, чего не слышит никакое ухо. Понять, зачем воздвигнут лабиринт, возможно только в старости. То есть уже тогда, когда руки станут слабыми, колени устанут сгибаться и будут болезненно щелкать при каждом шаге. Так что если ему в старости откроется, что лабиринт – это действительно зло, западня, то сил бежать отсюда все равно уже не будет. Значит, совет жреца – это коварная ловушка. А если так…
– Постой! – поспешно воскликнул жрец. – Не шевелись! Сейчас я усну, сон мой удивительно крепок, я буду молчать…
И он замолчал. Покачнулся, вздохнул и упал. А Молчаливый вытер нож об колено и посмотрел на старика. Тот тихо умирал. Теперь никто не помешает забрать башмаки и уходить до тех пор, пока будут силы. Как хорошо, что башмаки лишат его покоя и заставят идти даже тогда, когда он потеряет решимость и пожелает вернуться назад. Как хорошо…
Но тут Молчаливый заметил, что рука умирающего медленно разжалась… И на его ладони сверкнул маленький блестящий осколок. Молчаливый нагнулся, взял осколок в руки, рассмотрел. А что, если… И, боясь ошибиться, он осторожно притронулся осколком к обломку черного камня, лежащему возле костра – ничего. Провел сильнее – камень зашипел. Еще сильнее – камень вспыхнул. Так вот оно что! Так вот как добывается огонь! Теперь его никто и ничто не остановит. Спрятав осколок в тайный кармашек на поясе, Молчаливый подступил к священному желтому камню и посмотрел на башмаки, затем… О, нет! Он еще долго стоял над ними и все никак не решался их надевать. Что есть лабиринт? Что сокрыто за его стенами? Так ли ужасны жизнь впроголодь и беспрестанные войны с крысами?
Да, ужасны. Да, нестерпимы. Молчаливый нагнулся, взял башмаки и снял их с камня, торопливо, стараясь ни о чем думать, обулся, встал, сделал шаг, второй… Хей-ха! Он не ошибся, его время пришло! Башмаки оказались ему в самую пору, значит, они ждали его – только его! И Молчаливый, даже не оглянувшись на умирающего старика, решительно вышел из капища.
Он шел всю ночь, боясь остановиться. Он ничего не видел, то и дело спотыкался, отступал, падал, проваливался в трещины, карабкался, ломая ногти, вверх и снова шел – порой на ощупь, наугад. Шел медленно, а временами замирал и слушал. Он знал: покинув племя, он теперь ничей, теперь никто его не защитит, поэтому он должен быть очень осторожным и никому не доверять. Он должен верить только в одно – что лабиринт не бесконечен. Скрипел под ногами песок, шуршали осыпи, предательски шатались валуны, а он все шел и шел. Холодные шершавые стены то расступались, то сходились так близко, что даже тусклые звезды вверху, и те исчезали из виду.
К утру он выбился из сил, нашел укромную расщелину, залез в нее, надежно завалил камнями вход, лег и тут же заснул. Проснувшись ранним вечером, он ждал, стараясь не шуметь, когда стемнеет, потом осторожно выбрался из своего убежища и двинулся дальше.
Так продолжалось долго, может, несколько недель. По ночам он шел по лабиринту, а когда становилось светло, отдыхал. Он собирал улиток, пил гнилую воду, плутал в тупиках, возвращался, скользил, ударялся о камни, вставал и снова шел. Да, у него был волшебный осколок, он мог добыть огонь и освещать себе дорогу. Но что, если этот свет привлечет посторонних? Нет, уж лучше блуждать в темноте. И он шел, спотыкаясь, хватаясь за стены, при этом не очень-то беспокоясь о том, куда нужно при случае сворачивать. Единственное правило, которого он при этом придерживался, – это как можно дальше обходить селения, ибо где люди, там и лабиринт, а вот зато где их нет, там, может быть, не будет и лабиринта.
Однако этого всё не случалось и не случалось. Да оно и понятно: будь лабиринт не столь большим, из него давно бы уже все разбежались. А так…
Однажды на него напали крысы. Он шел по осыпи, шуршание мелких камней под ногами клонило ко сну. Молчаливый устало зевнул и только хотел было сесть… как тотчас же четыре жирные злобные твари с разных сторон напали на него и сбили с ног. Крысы хрипло визжали, кусались и рвали Молчаливого когтями, а он, не в силах встать на ноги, бил их ножом, катался по земле, брыкался и снова бил, резал, колол… Когда же он вскочил, две уцелевшие твари метнулись в ближайший проем, а третья, полуживая, медленно отползла в сторону, повернулась к нему и свирепо оскалилась. Молчаливый не стал ее трогать, он слишком устал, и крыса уползла.
Зато четвертая, убитая, осталась. Разделав и освежевав ее, Молчаливый постелил на камнях ее еще теплую, мокрую шкуру, лег на нее и тут же заснул.
Шесть дней он жил на осыпи. Шесть дней он жег костер, ел жареное мясо и ждал, когда заживут его раны. Впервые он ни от кого не прятался, он чувствовал себя уверенным и сильным, страх покинул его. Он знал: теперь его рука не дрогнет, крысы – это не дряхлый старик. И когда затянулась последняя рана, Молчаливый поднялся, надел башмаки, густо намазал их крысиным жиром и двинулся дальше. Было теплое, душное утро.
Он шел весь день, а ночью спал. Он шел еще два дня, а на рассвете третьего, проснувшись, вдруг почувствовал, что его правое колено не сгибается. Это рана на нем загноилась. Ха, это не беда! Превозмогая боль, Молчаливый, хватаясь за скользкую стену, поднялся и пошел.
А в середине дня упал. Он попытался ползти, но колено так сильно болело, что глаза застилало кровавым туманом. Тогда Молчаливый впервые заплакал – беззвучно. Слезы текли по щекам, а он неистово бил кулаками по камням и молчал. Потом вдруг вскрикнул и забылся.
Очнулся Молчаливый оттого, что кто-то осторожно тронул его за плечо. Молчаливый медленно открыл глаза и осмотрелся. Должно быть, он лежал на спине в незнакомой пещере, залитой холодным серебристым светом. Ему было тепло и мягко – кто-то заботливо укутал его в толстое одеяло из крысиных шкур. Укутал, тронул за плечо и скрылся. Или спрятался. Подумав так, Молчаливый зажмурился и притворился спящим.
Вначале было тихо, но вскоре где-то совсем рядом послышался приглушенный говор множества людей. Потом люди вдруг замолчали, и кто-то один сказал:
– Ну вот, он совсем слаб и не опасный. Я так и думал.
И вновь чья-то рука осторожно легла ему на плечо. Молчаливый тотчас же открыл глаза… И увидел склонившегося над ним благообразного старика с седой коротенькой бородкой. Старик приветливо улыбнулся ему и спросил:
– Тебе уже лучше?
Молчаливый согласно кивнул и повернул голову в сторону, чтобы получше осмотреться. Оказывается, он лежал на высоком, устланном шкурами каменном ложе, стоявшем посреди довольно-таки просторной пещеры. Вдоль ее стен сидело на корточках множество мужчин и женщин. Все они, одетые в просторные и теплые одежды, с любопытством смотрели на Молчаливого. Холодный серебристый свет причудливыми тенями ложился на их круглые сытые лица.
Но что это за свет? Вновь повернувшись, Молчаливый увидел открытый очаг, в котором лежала большая охапка светящегося мха. Как странно! В его родных местах найти даже один побег такого мха считалось за большую удачу. Ведь из него варили очень целебный отвар. Даже один его глоток сразу делал человека отдохнувшим и веселым. На целый день, а то и на два…
– Откуда ты? – спросил старик.
Молчаливый медленно закрыл глаза. В самом деле, откуда? А куда он пришел? Что это за люди вокруг? Что они задумали? Он слабый и беспомощный, он весь в их власти!
Старик громко сказал:
– Наш гость еще не в силах отвечать на наши вопросы. Однако, судя по всему, он пришел издалека. Но главное вот что! Глаза его полны безумия, так что, вполне возможно, это и есть тот одержимый, о котором мы столько наслышаны. Мечты его кощунственны, деяния его безумны. Вот вы ответьте мне: разве у Вселенной, у бесконечности, может быть край?