Орудие Владыки в руках, на раскрытых к небесам ладонях, активирующий свиток, окутанный серебристой энергией храмовника, перед глазами. Осталось лишь воззвать к величию Владыки Света, отдать ему наивысшие почести, попросить милости и благословения на великое дело, и Копье будет наполнено его благодатью и мощью. А дальше разорвется на сотни тысяч единиц энергии этот жалкий защитный купол, да падут под лучами света темные выродки, служащие во имя Князя и Владыки Тьмы.
— О тот, кто светлее дня!
О тот, кто жарче огня!
Во славу твою! Во имя твое!
Собрал воедино раб Света Копье!
Как только слова были произнесены, активирующий свиток рассыпался серебристой золой. Само же Копье, получив благословение Владыки после озвученной молитвы, окутывалось золотым светом, приникающим в каждый узор, меняя и древесину рукояти и лезвие, очищая и затачивая до идеального состояния. Вот она — мощь высшего создания, призванного самим Создателем сущего в их мир. И находится она в руках Помазанца Света и наместника справедливости.
— Во имя Пресветлого! — гаркнули в один голос паладины и рыцари, идущие путем света. — Во имя Его Святейшества!
Каждый из них был готов к бою, возможно, даже к последнему в их жизни. Был готов и Его Святейшество. Роль в этом походе у него самая важная — вселить в сердца паладинов и воинов веру в Пресветлого. Наставить их на путь истинный, указать заблудшим душам дорогу, отправив тех на перерождение. На самом же деле загрести жар победы чужими руками, остаться чистым, как и прежде венценосным.
— Во имя Пресветлого! — вторил своим паладинам и рыцарям Святейшество, взывая к Копью, к его силе и разрушительной энергии.
Волна света, сорвавшаяся мощным потоком с кромки лезвия, не оставившая и следа от ближайших елей и сосен, доказала всем воинам, стоявшим подле Святейшества, что его и в самом деле избрал Владыка. Паладины и рыцари, склонив головы в знак уважения и почтения, ждали приказа. Но никто, ни Святейшество, ни серебряный паладин, ни старший рыцарь, не ожидали того, что произошло далее.
Святейшество, перехватив копье в другую руку и подняв его над головой, сказав: «Во имя Света!», призвав в очередной раз благодать древнего артефакта, закричал от неимоверной боли. Не понимая, что происходит, продолжая держать копье в руке, он взывал и взывал к Пресветлому, да только бесполезно. Благодати не было, только жгучая, как от пламени бездны боль.
— Как это? — не понимал Его Святейшество. — Когда успела, тварь? — взревел диким, раненым зверем главный храмовник, как только древко, лезвие и хват Копья объяло сапфировый огнем.
Лишь единицам из присутствующих было известно, кому именно принадлежит сапфировый огонь. Какому роду, точнее, какой из ныне покойных глав. А принадлежало данное пламя, разрушительное и сжигающее все, даже тень, тьму и свет, ей — Шарлотте ваэ Ихтаррис. Сапфировой Ведьме, наследнице древнего рода, предок которого пришел с Владыками, дабы спасти мир от Элементалей. И именно она, каким-то образом, с того света, или через последнюю волю, прокляла Святое Копье своим огнем. Так думал Его Святейшество, смотря на языки пламени, танцующие по древку и лезвию.
— Тварь! Гори ты Черным Пламенем! — в даль, в небесную высь выкрикнул Святейшество, адресуя эти слова той самой Ведьме, по чьей вине Святое орудие в его руках рассыпалось пеплом, как и надежда на величие и наивысший чин из возможных. — Ненавижу тебя, ваэ Ихтаррис! — процедил сквозь зубы храмовник, навлекая на себя и всех тех, кто рядом беду, активируя этим дополнительное проклятие.
— Ха-ха-ха! — раздался знакомый старшему храмовнику смех, принадлежащий почившей главе Ихтаррис. А следом предстала, словно живая, и сама леди Шарлотта, объятая сапфировым пламенем.
— Демоница! — выплюнул старший Храмовник, зассмотрев облик леди внимательнее. Она предстала в нечеловеческом облике.
По телу, не прикрытому тканью бархатного платья, тянулась замысловатым узором сине-черная чешуя. Длинные волосы ваэ Ихтаррис были окрашены в оттенок подвластному ей пламени. Голову венчали тонкие, раздвоенные рога, уходящие острыми кончиками назад. На изящных руках — переливающиеся опалом заостренные по-кошачьи когти, рвущие даже мировую ткань.