у возможность держаться на 1 0плаву и даже временами изображать кокетливый брас. Более серьезно ЭКСПЕРИМЕНТ не воспринимали. Вполне возможно, что аналогичная точка зрения сложилась бы и у Евгения Захаровича, но однажды он побывал ТАМ, и мнение его враз переменилось. Теперь при одном только упоминании слова "эксперимент" мозг его делал охотничью стойку и чувственное восприятие, если его можно было, конечно, изобразить в виде локатора, немедленно разворачивалось в сторону незримых чудес, затевающихся на чердачном этаже института. Увы, секретчики, а их в ин
ституте работала добрая дюжина, блюли иерархию допуска, а Юрий -- тот самый, что пару минут назад бормотал по телефону невразумительное, при всем своем презрении к конспирации изъясняться по телефону открытым текстом откровенно побаивался. И вероятнее всего он был прав.
Евгений Захарович дернул себя за ухо, с грохотом выставил на стол шахматную доску. И тут же засомневался -- играть или не играть? Оптимист играет с собою в шахматы и всегда выигрывает, пессимист -- напротив, всегда в проигрыше. А как назвать тех, кто вообще не хочет играть? То есть, -- ни выигрывать, ни проигрывать?
Евгений Захарович поморщился. Наверное, это или откровенные лодыри, или бесхарактерные тупицы. Значит, он лодырь. Жесточайший лентяй всех времен и народов. Лодырь, потому что тупицей Евгений Захарович себя не считал.
Дремотное состояние все больше опутывало мозг клейкой паутиной. Помассировав нижнюю часть затылка, Евгений Захарович попробовал вызвать в воображении бутылку пива, но увиденное отнюдь не взбодрило. Голова стремительно тяжелела -- и к вечеру, он знал, навалится боль -- огромное змееподобное чудовище, которое, разломив череп надвое, шершаво и жадно станет лизать обнажившийся мозг.
В коридоре кто-то торопливо бубнил:
-- ..надо пока не вернулся Лешик. Стул прибить к полу и конфетти в кепку. Побольше... Где дырокол, Тамара? Кто видел дырокол?
Тяжело затопали ножищи. Дырокол -- вещь важная. Почти незаменимая. С помощью дырокола изготовливают конфетти. Уже через полминуты целая группа добровольцев шарила по лаборатории, силясь разыскать дырокол. Евгений Захарович лениво прислушивался. Розыгрыши, что и пять лет назад. А в будущем эстафету подхватит и сам Лешик. Это уж как пить дать. Станет завсегдатаем института, может быть, даже превратится в какого-нибудь кандидата и тоже будет подшучивать. Конфетти в кепку или зонтик, ленточный трансформатор в портфель, заряженный конденсатор в карман плаща,
-- и снова все будут смеяться. А что им еще делать? Не рыдать же в конце концов!..
Евгений Захарович зевнул. За какие-то полторы недели, проведенные в кабинете начальника, он успел утерять чувство солидарности с лабораторной братией. О бывших коллегах думалось теперь только как о бывших -- с надлежащей отстраненностью, пусть даже и с некоторым внутренним смущением. К собственному удивлению, он не знал, сожалеет о случившемся или нет. Было, вероятно, все равно. Да и почему он должен принимать это близко к сердцу? В конце концов он не член правления и не депутат. Это те, отдаляясь от народа, должны стыдиться. А он, по счастью, депутатом не был
. Очень может быть, он вообще никем не был.
"Господи, сотвори какое-нибудь чудо!" -- прошептал Евгений Захарович. -"Перетряхни этот институтишко, перетряхни всю нашу жизнь! Или хотя бы одну мою. Ведь это не жизнь! Клейстер какой-то, кисель в кислой сметане..."
-- А может, ему диод в вилку впаять? Включит -- и сразу повеселеет.
-- Не успеем. Скоро уж вернется...
В каком-то нездоровом порыве Евгений Захарович придвинул к себе проспект. Организм самопроизвольно включился в режим работы. Так, наверное, и происходят самовозгорания.
На первые страницы он накинулся с яростью штурмующего. Черкал и правил, ощущая в себе сладостную злость. Слова и строчки превратились в неприятельский кегельбан. Из пропечатанных шеренг следовало выбить максимальное число букв. Ибо возмущали каждая фраза, каждое слово, а от чужих нелепых афоризмов хотелось смеяться громко, где-то даже по-мефистофельски, чтобы слышали славные соавторы.
За окном оглушительно зацвиркал, заподскакивал мячиком, расфуфыренный воробей. Тепло его распаляло, солнце и облака радовали. Подняв голову, Евгений Захарович буквально прилип к нему взором. Чужая радость работала наподобие мощнейшего магнита. Десять прыжков вперед, десять назад -- вот жизнь-то! Никаких тебе душных кабинетов, никакой пыльной документации.
Не без труда вернувшись глазами к проспекту, Евгений Захарович скрипнул зубами. Синусоида настроения злой кометой взмыла вверх. Так!.. Где-то тут должна быть ссылка на литературу. Ищем, смотрим и не находим. Хорошо-с! Не больно-то и надеялись! Стало быть, вопросик им жирненький на полях! И не просто жирненький, а вот такусенький! Пусть вздрогнут, родимые! Как вздрагивали в свое время чиновники от сталинских ремарок. Так... Аббревиатура не объяснена, предложение не с заглавной буквы, а тут и вовсе какой-то ребус... Он перечитал абзац трижды и все равно ничего не п
онял. Неуверенно фыркнул. Это какой же талантище нужен! Какое умение! Чтобы о простых вещах писать таким слогом!.. Внутренне взрычав, Евгений Захарович снова покосился на окно. Возле орущего воробья уже сидела некая легковерная пигалица. Должно быть, воробей врал ей что-то про райское гнездышко, про заветное местечко, где валом лежат прокисшие пельмени, обкусанные сдобы и колбасная шелуха. Пигалица слушала, приоткрыв клюв. Видно, любила, дуреха, и пельмени, и колбасу. Сообразив, что глупая воробьиха рано или поздно поверит всей этой чепухе, Евгений Захарович
решительно поднялся. Черт бы побрал этот дарвиновский отбор! Кого и куда отбирали? Зачем? Разве там, в начале пути, было так уж плохо? Вон воробьи, к примеру. Ни слонами, ни львами не хотят быть. И правильно! Счастлив малым -- не требуй большего!.. Пальцами он оттянул нос наподобие клюва. Вот я, вот я, превращаюсь в воробья!.. И да здравствует захватывающий дух полет, взгляд с высоты и отсутствие зарплат! Всего-то и завоеваний у разума, что кто-то когда-то изобрел чертов дырокол, да еще пиво. Чешское и жигулевское... А недодушенное искусство -- не в счет. Его создают из