- Я. - Брин уселся на свободное место за стол. - И я голоден как волк!
На него тут же посыпались расспросы: как он себя чувствует и зачем так рано поднялся. Над ним захлопотали и накормили до отвала, а он уминал за обе щёки и рассказывал о бродяге, что работал во дворе. Кухарки о нём, оказывается, уже знали.
Потом на кухню зашла мать.
Мария крайне удивилась, обнаружив здесь своего младшего. Уже немолодая женщина с грубоватым лицом и стянутыми в толстую косу рыжими волосами, в которые всё заметнее вкрапливалась седина. Брину пришлось долго доказывать, что он уже совсем здоров. И лежать в кровати, сил его больше нет. И он не хочет! Мальчик сидел перед ней и чувствовал себя, вроде бы, хорошо. Поверить в это было трудно, но как не верить собственным глазам? Ладонь женщины гладила голову сына. Тот доедал завтрак, Мария как завороженная смотрела за ним.
"Увижу этого лекаришку, все денежки назад выбью! - подумала она. - Болезнь пустила слишком глубокие корни... у-у-у, сволочуга!"
- Я тепло оделся, - заверил её младший. - Можно я немного погуляю, мам? Совсем чуть-чуть.
Она разрешила, продолжая с удивлением коситься на него. Брин убежал, он очень куда-то спешил. Марию ждали дела, прохлаждаться времени не было. Вся таверна держалась на ней одной, и тянуть такую ношу с годами не становилось легче. Сначала, отругать этих клуш, рассевшихся как на насесте. А потом сходить глянуть, что за работничка нашёл ей старший, готового трудиться за еду. Только такого она и могла себе позволить нанять. Этот бродяга, или кто он там, удачно подвернулся. И ещё чудесное выздоровление младшего. Всё это было весьма странно...
Поев и от того почувствовав себя ещё лучше, Брин выбежал во двор, лишь на минуту заглянув в общий зал. Немногие постояльцы, находящиеся сейчас в таверне, расходились после завтрака, помятые после вчерашних гуляний, но сытые и чуть повеселевшие. Задвигались лавки, воздух полнился запахом жареных колбасок - запахом, что уже впитался в сами стены и являлся их неотъемлемой частью. Большой покрытый сажей камин в центре не была зажжён - мать экономила на дровах и до первых заморозков тот не получит ни палена. Прежде Брин постоянно околачивался в общем зале, смотрел на разных людей и слушал их не всегда понятные, но неизменно увлекательные разговоры. Вот только пьяная ругань, с которой на него порой обрушивались, если он слишком мешался под ногами, несколько огорчала.
Но сегодня подобное занятие не прельщало. Он направился обратно во двор.
Их повторное знакомство с бродягой прошло легко. Георг складывал наколотые дрова в поленницу, когда мальчик и пёс, встали в стороне. Не оборачиваясь, тот понял, что за ним следят, разогнул спину и спросил:
- Это твоя собака?
Брин вздрогнул. Потом тихо сказал:
- Да. Его звать Дик. Он старый, почти ничего уже не слышит, и зубы все сточились. Мать говорит, что пользы от него никакой, а ест как телёнок. Но он мне всё равно нравится.
- А что ж он у тебя хромает?
- Это... - Голос мальчика помрачнел. Он погладил подставленную голову. - Это его в прошлом году один дурак пнул. Я пока болел, не видел его, а сегодня смотрю, он вроде стал поменьше хромать. Может, как и я, выздоравливает?
- Тебе лучше знать. - Бродяга уложил ещё охапку поленьев. Мальчик продолжал держаться чуть на отдалении. - Что сторонишься? Вреда не причиню, не бойся.
Брин помялся, но всё же подошёл и сел на колоду, на которой кололись дрова. Пёс побрёл в другой угол двора, где плюхнулся, высунув язык.
Белого мыша нигде не было видно.
Солнце, словно стремясь наверстать упущенное, грело всё сильнее, земля быстро просыхала, так что дождь, шедший до того три дня без перерыва, уже казался чем-то очень далёким.
- Помог бы. Наверное, руки бы не отвалились.
Мальчик вновь вздрогнул, когда к нему обратились. Помочь? Прежде он почти ничего не делал по хозяйству, то был слишком мал, то слишком болен и ни на что не годен. Но предложение показалась занятным, особенно после месяца безделья. И Брин откликнулся на него с усердием.
Они вместе собирали наколотые дрова. Брин заметил, что у Георга нет мизинца на левой руке, спросить о том не осмелился. Он носил по два-три полена, старался складывать их ровно, чтобы не рассыпались. Работать в молчании оказалось не очень-то увлекательно и подобное "развлечение" быстро наскучило. Но когда бродяга заговорил с ним, все прочие мысли мигом вылетели из его головы.
- Что интересного происходит в ваших краях?
Для Брина вопрос был в новинку. Обычно это он всех расспрашивал, а тут кому-то понадобились его рассказы. А они у него имелись, пусть немного, но имелись. Только все вдруг забылись.
- Да... ничего. Скучно у нас.
- Как так? В таверну должно приходить множество людей. Тут разве до скуки?
Брин оживился. Бродяга натолкнул его на правильные мысли.
- Да, народу приходит много. Они о разном говорят. Но почти всегда невесело. Они пьют и жалуются друг другу на жизнь и на то, что дела идут плохо.
- В этом ты прав, - согласился Георг. - Самое печальное, что у людей в головах сплошь невесёлые мысли.
- Тритор говорит - жизнь паскудная, потому все и пьют. - Брин чуть испуганно скосился на чужака: не отругает ли за бранное слово. Однако тот или не обратил внимания, или не посчитал сказанное таким уж бранным.
Вместо этого бродяга сам стал рассказывать: