В конечном счете, к десяти часам вечера во всем помещении махачкалинской КПЗ остался я один. Об этом мне пришел сообщить сам начальник этого заведения, старший лейтенант по имени Махач. Я уже как-то упоминал о том, что он был неплохим мусором и, насколько я помню, всегда действовал в соответствии с буквой закона. В этой связи у него со следователями частенько происходили, мягко выражаясь, всякого рода разногласия. Они запаздывали с тем, чтобы вовремя принести санкцию прокурора и тем самым отправить задержанного в тюрьму, а он по истечении санкции, минута в минуту, освобождал человека на волю. Вот и в этот раз он сказал мне серьезно:
— Ничего страшного, Заур, не переживай ни о чем: если в тот момент, как ударят куранты, за тобой никто не придет, с последним их боем выпущу тебя на свободу, я тебе погонами клянусь, ты же меня знаешь.
Я уверен, что он наверняка сделал бы то, в чем поклялся мне, если бы его слова не были подслушаны дьяволом, который не преминул тут же послать в мою обитель демонов в погонах, во избежание «дикой несправедливости», в связи с которой я мог нежданчиком остаться без ментовского присмотра и на свободе. Так что ровно в десять часов по московскому времени за мной прибыл целый эскорт легавых. Я уже давно перестал удивляться происходящему, поэтому молча выполнял все требования мусоров, тем более что они не шли вразрез с моими желаниями. Мне быстренько зачитали какое-то постановление, возвещающее о том, что 31 декабря сего года я освобождаюсь из-под стражи, но в связи с приговором суда Ленинского района города Махачкалы направляюсь на лечение в ЛТП в сопровождении нескольких работников дагестанского МВД. Затем после нескольких коротких официальных процедур мне приказали сесть в машину, на которой они приехали за мной, и через несколько минут мы прибыли на городской железнодорожный вокзал Махачкалы.
Глава 8
Я уже почти отвык от людского шума и суеты, поэтому, сидя в машине в ожидании поезда, с удовольствием наблюдал всю эту вокзальную суматоху. Кто-то кого-то встречал, кто-то кого-то провожал, кто-то уезжал и приезжал, люди носились в разные стороны, ну а я в этот момент тихо сидел в машине и думал, глядя на них, о том, что никому из этих людей нет до меня никакого дела. Более того, никто из моих родных и близких даже понятия не имел, где я сейчас нахожусь, да и жив ли я вообще.
Ни я, ни мой подельник Абдул не знали еще тогда того, до какой степени подлости и ничтожества могут дойти в своей злобе мусора. Оказывается, после того как нам отменили смертную казнь, легавые, опасаясь того, что эта информация каким-либо образом просочится к нашим родственникам и они, естественно, потребуют в соответствии с существующим законом нас освободить, пошли на дьявольскую хитрость. Почти сразу после отмены приговора в центральной региональной газете того времени «Дагестанская правда», в рубрике «Криминал», было напечатано сообщение о том, что «приговор — высшая мера наказания, расстрел, который вынес Бакинский суд в отношении Зугумова Заура Магомедовича и Даудова Абдуллы Лабазановича, приведен в исполнение такого-то числа такого-то месяца». То есть, исходя из этой газетной статьи, нас с Лимпусом уже не было в живых.
Мы еще не знали тогда и того, что родные и близкие нам люди уже давно носят по нам траур и до сих пор оплакивают нас. Да, мы многого тогда еще не знали.
Легавые, увлекаясь своими дьявольскими кознями, как правило, забывают, что над всеми нами есть еще Кто-то, и имя Ему — БОГ! И, по большому счету, только один Он может судить и выносить приговоры. Только Ему одному подвластно — карать и миловать!
Как все-таки странно устроен этот мир, сколько в нем загадочного и интересного! Я ушел в свои думки. Вспоминал тюрьму, камеру смертников, Саволана, как мне отменяли приговор, Лимпуса и сквозь свои воспоминания услышал зычный голос вокзального диктора, возвещавшего о том, что скорый поезд Москва — Баку прибывает на такой-то путь. На перроне началась привычная в таких случаях толкотня, а через минуту показался и сам состав, выдыхая из-под локомотива клубы пара и скрипя тормозными колодками о колеса вагонов.