Правда, что в числе виденных нами «бродяг духовного чина» есть монахи и послушники, в священный сан не рукоположенные, а также были и просто «священнические сыновья» и инокини, которые тоже священнодействовать не могут. Но что касается всех не посвященных в сан бродяг мужского пола, то недостаток посвящения им нимало мешал, потому что, имея навык к церковному обиходу, они или добывали себе рукоположение «за рубежом» у единоверных нам славян или в Молдавии и потом были «переправляемы» раскольниками, или же приходили иногда к сим последним с обманом. Брали с собою какую-нибудь «воровскую грамоту» или просто уверяли, будто имеют посвящение, и прямо «переправлялись» и начинали священнодействовать без благодатных даров священства точно так же, как будто они имели на себе эти дары по рукоположению. Случаи самочинства в этом роде бывали в чрезвычайном изобилии.
А что касается инокинь, то они обыкновенно или выдавали себя «за жен» беглых вдовых попов или иеромонахов и иеродьяконов, которые, сбежав в раскол и «переправясь», называли себя «белыми попами» и имели отвагу жить с беглыми, но не снявшими обетов девства, инокинями, как с женами, и приживали с ними детей. Пожилым инокиням, может быть, и тяжеловаты были обязанности материнства, но они смирялись и доживали век свой, называясь попадьями или дьяконицами – какая к кому доспела попасть в пору. В большинстве случаев это вовсе не обнаруживалось, но иногда, если и бывало в подозрении, то не преследовалось весьма на этот счет терпимыми нравами раскола, который выработал себе правило, что «тайно содеянное – тайно и судится». Те же инокини, которые не попадали в сожительство к мужчинам из бродяг духовного чина под видом их попадей и дьякониц, всего вероятнее, продолжали девствовать в раскольничьих скитах, где розыск беглых людей в то время был чрезвычайно труден.
Все это положение, вместе взятое, кажется, достойно быть поставлено в числе доводов, что клировые нравы в православной церкви теперь не понизились, а повысились, ибо теперь такое явление, как бродяжество лиц духовного чина, означенное в указах, уже невозможно.
А что явления этого рода не были редкою случайностью сто лет назад, это доказывается тем, что они обращали на себя серьезное внимание правительства, которое заботилось даже сократить число «излишних монахов», ибо и те, которые еще не убежали, уже обнаруживали к тому склонность. В интересной статье Ф. А. Терновского («Киевская старина», май 1882 г.) об излишних монахах конца XVIII столетия встречаем поразительные на это указания, хотя тут говорится о людях, которые еще не сбежали, но обличают постоянную склонность к побегам. Так, например, в Глуховском монастыре, о котором, по замечанию проф. Терновского, начальство дало «более откровенные отзывы», собирались в ту пору иноки удивительного характера: «иеромонах Варлаам, 60 лет, в трезвости спокоен и обхождения честного; в пьянстве же сердит и к дракам охотен. Священнодействие ему запрещено за убой игумена своего из ружья. Макарий – совести худой, нрава развратного, тайно из монастыря бродит, пьянствует и к похищению чужого добра склонен. Евсевий нрава жестокого, пьянствует, ссорится и к дракам охотен. Иассон – состояния (т. е. поведения) совсем худого, всегда пьянствует, многие в монастыре воровства поделал, днем и ночью с монастыря ходит, соблазны делает, страха Божия и стыда лишился». В Харламиевом монастыре иеромонахи имели те же мучительные влечения скучать в ограде св. обители. «Самуил – напивается, за монастырь самовольно по селам бродит и в пьянстве злонравный. Амвросий – самого преразвратнейшего состояния, всех пороков скопище прегнуснейшее» и т. д. Даже и лучшие и те стремились бродяжить. Так, например, был здесь отец Виталий, 60 лет, «добронравный, но к бродяжеству склонный». Калеки и те хотели «бродить». Таков был отец 3осима: «на оба глаза слеп, ногами хром и одною рукою совсем недействителен, однако пьянствовать и бродить весьма в ночное время по околичным селам охоч». Да и об остальных аттестационная отметка сделана как бы не без иронии, а именно сказано: «сии все ведут себя по силе своей порядочно». Очевидно, что «вести себя порядочно» инокам стоило немалого труда, и они достигали этого не в таком совершенстве, чтобы являть собою пример лежащему во грехах миру, а только «по силе своей», кто сколько мог, удерживались от явных соблазнов, драк и неодолимой тяги на волю. Тут есть нечто драматическое и даже напоминает состояние души Гамлета, который сознавал, что «долг ему велит по мере сил повиноваться», и в то же время делал вещи, как раз противоположные долгу повиновения.
Исчезновение одной такой наклонности, как бродяжество, распространившееся в оно время среди вдовых священников и иеромонахов, как я смею думать, конечно, должно быть сочтено улучшением, а не ухудшением нравов русского духовенства. А улучшению его в этом роде значительно содействовало учреждение нашими раскольниками самостоятельной иерархии, сначала в Австрии, а потом и в России.
Многие считают весьма неблагоприятным для церкви, что наше правительство нынче сквозь пальцы смотрит на существование раскольничьей иерархии. По мнению этих дальнозорких людей, это поведет Россию к бедам, и они охотно рекомендовали бы правительству совсем иное отношение к церковному делу. Отношения эти намечены в заказной книге московского профессора Субботина, изданной по распоряжению синодального обер-прокурора. Но представителям этого образа мыслей, вероятно, не представляется, что упомянутая терпимость, помимо ее соответствия духу христианской свободы и духу времени, силы которого может не чувствовать только омертвелое тело, приносит очень большую пользу самому православному духовенству. Только одна эта относительная терпимость правительства к староверческой иерархии уничтожила сманку попов в раскол, которая без того все еще, вероятно, имела бы свое место и теперь. Но они туда более уже не пойдут, потому что в них там теперь не нуждаются.
Таким образом, некоторая доля послабления раскольничьей свободе, которое недальновидными критиками правительственных действий считается за вред православной церкви, на самом деле едва ли не приносит большой, своего рода, пользы для всего православного духовенства, ибо с тех пор, как раскольники не сманивают наших вдовых попов и иеромонахов, церковь свободна от целого ряда таких прискорбных случаев, какие мы видели.
Кажется, одни эти факты и посильный опыт их объяснения должны бы помочь поспешным на осуждение правительства людям быть осторожнее в своих толкованиях. Может быть, небольшое по этому случаю раздумье заставит их даже преклониться пред неисповедимыми путями Провидения, так как, конечно, не без его воли недоброжелательный к православной церкви раскол сам сослужил церкви наиполезнейшую службу, избавив православных архиереев от досадительных, малополезных, а притом и несколько скандальных хлопот «о сиску бродяг духовного чина».[3]
3
Как на частное обстоятельство желаю обратить внимание читателей на то, что «сиск» идет о бродягах разных монастырей, как малороссийских, так и великорусских, но приметы бродяг везде описываются по-малороссийски. Отчего бы это могло происходить? Не оттого ли, что иноки из малороссов, будучи просвещеннее или, по крайней мере, грамотнее братии великорусской природы, везде содержали монастырское письмоводство в своих руках? Иначе, кажется, невозможно объяснить малороссийских слов в московских сношениях «о сиску».