– Адель, – шепнул продавщице Мишель, – а ивасей нет?
Адель кивнула в сторону подсобки. Через пять минут грузчик сунул Мишелю завёрнутую в газету селёдку.
– Ну, живём! Вот видишь, Паша, я радуюсь всякому говну. А было бы изобилие – чему бы я радовался? – сказал Нострадамус, запуская Павла в свои однокомнатные хоромы с минимумом мебели.
– Евочка, – Гитлер, заложив руки за спину, ходил взад-вперёд по кабинету, – я никак не соображу, как мне поступить.
– Дорогой, что с тобой? Ты на себя не похож. У тебя даже усы торчком стоят. Адик, сбрей их, ты похож на Котовского.
– Не смей!
– Что не смей? У него такие же дурацкие усики были. Может тебе побриться наголо и будешь похож на легендарного героя гражданской войны.
– Ева, ты специально меня пытаешься вывести из себя?
– Адя, а ты меня не выводишь? Ты думаешь, целовать твою пи…, прости, щётку под носом прикольно? А капуста вечно там застревает, постоянно крошки какие-то. Козявки всякие. Адольф, твои усы смешны.
Адольф потрогал свои усики. Откровение Евы его удивило и расстроило. Ему всегда казалось, что с усами он выглядит более солидно, симпатичнее и официальнее. А тут – капуста. Неудобно так, как будто на спине написали – дурак, а ты ходишь, и не подозреваешь. Это так на генералов орёшь, а у самого капуста под носом. И они все видят, но молчат, а сами смеются в душе. Сволочи!
– Ева, – попытался отстоять усы Гитлер, – пойми же, усы – это…
– Половой диформизм…
– Что?
– Не важно. Сбрей усы, короче. И чёлку обрежь.
– Я вообще не об усах хотел поговорить.
– А о чём? О бороде? Давай, отрасти ещё бороду, и будет отлично!
– Евочка, что с тобой?
– Приснился Гитлер с бородой. – Срифмовала Ева. – Ладно, прости, настроение плохое. Так что там у тебя стряслось?
– Дая вот полез в кладовку, а там хлама – гора. Со всех экспедиций трофеи – и Копьё Судьбы, и Святой Грааль, и Краеугольный камень, и Скатерть-самобранка, и Рог Изобилия, и Сапоги-Скороходы, Лампа Алладина, Ковчег Завета. Чего там только нет. Полная кладовая, все полки забиты. Пылится, и толка от него никакого. Всё не рабочее, скатерть не кормит, сапоги не бегают, ковёр не летает. Грааль, и тот дырявый. Куда бы этот хлам деть? Выбросить жалко. Может, в комиссионку сдать? Так я всех евреев разогнал, ни одного антикварного магазина не осталось.
– Адик, прекрати меня грузить. У меня и без этого голова кругом идёт. Открой музей, я буду кассиром, людей будем загонять насильно. Кто не пойдёт – в концлагерь.
– Точно! Ты у меня гений! Так и сделаю.
– Иди уже, горе ты моё, а то у меня сейчас шоу по телеку.
Она нажала кнопку на пульте. По телевизору шла передача «Spiele, die Ziehharmonika». Подвыпивший немец в лаптях пел:
Гитлер сплюнул под ноги и пошёл бриться.
Если бы белк был лысым, то выглядел бы бледным. Как простыня. Белк блевал долго и жестоко. Утерев лапкой рот, она закричала:
– Сволочи! А если бы я умер?
Борис, уже забывший про несчастного зверька, увлечённо беседовал с профессором. Ящер оказался приятным собеседником, он знал много интересного и умел как говорить, так и слушать. Разговор свёлся к семье. И вот, как говорится, встретились два одиночества. Борис никогда не жаловался никому на проблемы в семейной жизни. Но тут не сдержался, и выяснилось, что тема актуальна не только у людей. Грмнпу тоже разоткровенничался. Человеку можно рассказать. Не будет же он сплетни разводить среди динозавров.
– Мерзавцы!!! Вы меня отравить хотели? – раздалось у них за спиной.
– О, белочка наша оклемалась, – оглянулся Борис. – Присоединяйся, у нас ещё осталось. Осталось? – спросил он у профессора.
Тот кивнул, показав бутыль, в которой на дне плескалось ещё литров десять напитка.
Белка при виде напитка скорчилась от желудочных спазмов.
– Удерите это с глаз долой, – прохрипела она.
– Тоже мне цаца, – возмутился Борис. – Тебе рассказать, что мы в армии пили? А в стройотряде? А что курили? А чем нас кормили?
– Прекрати, садист! Пожалуйста! Вы же считаете себя разумными существами. Разум должен быть гуманен. Взываю к вам…
– Да ладно тебе, успокойся. – Динозавр примирительно убрал из вида посуду. – Мы тебя ждём, чтобы ты указала дорогу к этим амазонкам.
– Во-первых, не указала, а указал. А во-вторых, вы с ума сошли, идти в это логово женского шовинизма. Что вы знаете о матриархате? Женщины правили и правят. Только никому об этом не распространяются. Они правят тихо. Вот я, разве я собирал бы столько орехов, если бы не жена? Я бы валялся и жирок наедал. А кто меня напрягает делать лишние телодвижения? Женщина. Но эти амазонки просто вышли из-под контроля и им ничто не указ. Я так точно не пойду. Меня первого сожрут.
– Блин, шапка, да кому ты там нужна? Прости, нужен. Тебя даже не заметят. Тоже мне самец!
– За шапку отдельное спасибо. – Обиделся белк. – Идите вы! Я ухожу.
– Ну, прости, вырвалось. Ты хоть дорогу покажи. А мы отомстим за весь мужской род.
– Это точно, – кивнул динозавр. – Всё им припомним.
– А у вас что, тоже с бабами проблемы?
– А то…
– Ребята, и у меня тоже. Подозреваю, что мне жена изменяет. С тушканчиком. Завёлся тут в лесу один. А, ладно, мстить, так мстить. Пойду я с вами. Только, чур, шапкой меня не называть.
– А воротником? – засмеялся Борис. – Шучу, шучу. Я всегда белок любил. Пока тебя не встретил. Куда идти? Друга нужно выручать.
Бронетранспортёр стоял недалеко, метрах в ста от храма. Макс, Чарли и солдат – водитель добежали до него никем незамеченными. Площадь была завалена спящими, уставшими людьми – мужчины, женщины, руки, ноги, головы и задницы переплелись в замысловатых узорах. Издали это походило на братскую могилу. Те, кто не спал, сидели или бродили вокруг, но были так измотаны оргией, что не замечали ничего вокруг.
И лишь только, когда беглецы завели машину, на них обратили внимание.
Машина, взревев, ворвалась в ближайшую улицу, отходящую от площади. Мэнсон ликовал, чего не скажешь о его спутниках. Максим сам не понял, почему согласился бежать. Солдата просто вытащили из комнаты, Чарли пощечинами вернул его к реальности, и пинками погнал к машине. Рииль спала как убитая, Мэнсон было кинулся перерезать ей горло, ножом, найденным у Зоры, но решил не рисковать. Он вспомнил своё позорное поражение в лесу: лучше не связываться, решил он. Но мы ещё встретимся, дорогуша, обязательно.
Машина снесла лёгкую пристройку, смела торговую палатку. Мэнсон выглянул в смотровую щель и увидел бегущую за бронемашиной толпу. Практически голые женщины бежали за ними, кто с копьями, кто с луками, кто с короткими мечами. У некоторых были автоматы и винтовки. Догнать беглецов на этих узких кривых улицах они возможно и смогли бы, но схватить вряд ли. Ну, сучки, держитесь – Мэнсон открыл верхний люк, чтобы добраться до пулемёта, установленного на крыше, но тут же по броне застучали пули. Ладно, ладно, дайте вырваться отсюда. Я вернусь. Это же рай! Этот рай будет моим любой ценой. Я смогу резать этих шлюх десятками, без обеденного перерыва и перекуров. И, возможно, насытившись, всё станет на свои места. Возможно, я прощу мать, сестру и всех тех дряней, которые измывались над ним. Я прощу, и мне не нужно будет проливать кровь. И у меня не будет так болеть голова. Мэнсон смотрел на бегущих за ними женщин, как заворожённый.
– Вижу ворота! Закрыты! – закричал солдат, – Что делать?
– Тарань, идиот, – пришёл в себя Чарли. – Давай, прорвёмся, они деревянные. Держитесь все! Вперёд, рядовой, мы их снесём, как картонку.
Но они их не снесли, и даже не доехали к ним. За каких-то две сотни метров до ворот машина дёрнулась, кашлянула, пукнула, чихнула сизым дымом, и замолкла. От резко наступившей тишины онемели барабанные перепонки. Крики извне слышались, словно далёкое приглушённое эхо внутри головы.