Затем раздался звук, какого он ещё никогда не слышал, – оглушительный, отрывистый треск, чем-то похожий на гром, и всё-таки не гром, и тут же он увидел, что его мать подскочила на месте и тяжело осела на передние лапы. Затем она поднялась и испустила отчаянное протяжное «у-уф!» – он никогда не слышал этого сигнала, но понял, что она велит ему бежать со всех ног, спасая жизнь.
Подобно всем заботливым и любящим матерям Нузак, забывая о себе, думала только о том, как спасти своего детёныша. Протянув лапу, она внезапно толкнула Нееву, и он припустился бежать к лесу. Нузак побежала за ним. Раздался второй выстрел, и над самой её головой что-то пронзительно и страшно свистнуло. Но Нузак не ускорила бега. Она держалась позади Неевы и подгоняла его, а брюхо её разрывала жгучая боль, словно в него вонзался раскалённый железный прут. Третья пуля Чэллонера зарылась в землю под лапой Нузак, когда они были уже у самой опушки.
Ещё мгновение – и они скрылись за спасительной стеной деревьев. Инстинкт гнал Нееву в самую густую чащу, а быстро слабеющая Нузак из последних сил торопила его сзади. В её старом мозгу сгущался страшный чёрный сумрак, который начинал застилать ей глаза, и она поняла, что её жизненный путь кончается здесь. Позади осталось двадцать лет, впереди она могла рассчитывать лишь на несколько минут, купленных отчаянным напряжением всего её существа. Она остановила Нееву под большим кедром и, как делала это много раз прежде, велела ему взобраться по стволу. На миг её горячий язык с последней лаской коснулся его мордочки, а потом она повернулась, чтобы дать свой последний безнадёжный бой.
Она поплелась навстречу Чэллонеру, но в двадцати шагах от кедра остановилась в ожидании, низко опустив голову. Её бока тяжело вздымались, зрение совсем отказывалось служить, и вот с судорожным вздохом она упала на землю, преграждая путь врагу. Быть может, она на мгновение увидела золотые луны и жаркие солнца всех её ушедших двадцати лет, быть может, она вновь услышала чудесную нежную музыку весны, сплетающуюся с извечной песней жизни, и в награду за материнскую самоотверженность смерть её была безболезненна и легка.
Когда Чэллонер подошёл к старой медведице, она была мертва. С укромной развилки, спрятанной высоко среди могучих ветвей кедра, Неева смотрел вниз, на первую страшную трагедию своей жизни и на приближающегося человека. При виде этого двуногого зверя он ещё плотнее прижался к суку, и его сердчишко готово было разорваться от неизъяснимого ужаса. Он ни о чём не думал. И не разум подсказал ему, что произошло непоправимое и что причиной тому было это двуногое существо. Его маленькие глазки поблёскивали над самой развилкой. Он не понимал, почему его мать не встаёт и не бросается на этого нового врага. Несмотря на свой испуг, он был готов свирепо зарычать, только бы она проснулась; он готов был спуститься с дерева и помочь ей победить, как тогда в схватке со старым разбойником Макузом. Но огромное тело Нузак застыло в неподвижности – она не шевельнулась, даже когда Чэллонер нагнулся над ней. Последняя искра жизни уже угасла в старой медведице.
Лицо Чэллонера раскраснелось от охотничьего азарта. Он убил Нузак не ради забавы. Теперь он получил великолепную шкуру и достаточный запас мяса, чтобы без задержек добраться до цивилизованных мест. Прислонив ружьё к дереву, Чэллонер начал искать медвежонка. Он достаточно хорошо разбирался в звериных повадках и знал, что далеко от матери медвежонок уйти не мог, а потому принялся осматривать соседние заросли и большие деревья.
Неева во время этих поисков испуганно скорчился на своей развилке за завесой ветвей, стараясь стать как можно меньше. Через полчаса Чэллонер разочарованно махнул рукой и направился к речке, чтобы напиться перед тем, как освежевать свою добычу, – работа обещала быть нелёгкой.
Едва он скрылся из виду, как Неева насторожённо высунул мордочку из-за сука. Подождав несколько секунд, медвежонок спиной вперёд соскользнул по стволу кедра на землю. Он испустил призывное повизгивание, но мать не шевельнулась. Он подошёл к ней и остановился возле её неподвижной головы, втягивая в ноздри воздух, пропитанный страшным запахом человека. Потом он потёрся щекой о щёку матери, подсунул нос под её шею и, наконец, укусил её за ухо – решительное средство, к которому он прибегал, когда желал разбудить её во что бы то ни стало. Он ничего не понимал. Жалобно поскуливая, он взобрался на большую мягкую спину матери и прильнул к ней. Его поскуливание становилось всё более тоскливым, а потом из его горла вырвался жалобный плач, удивительно похожий на плач ребёнка.