Слева от трупа лужа крови расширялась, ярко поблескивала. Надо будет уточнить у полицейских, но можно с уверенностью предположить, что именно здесь они нашли Дженнифер Спейн. Либо она приползла, чтобы умереть, обнимая мужа, либо он остался лежать рядом, когда покончил с ней, либо кто-то позволил им умереть вместе.
Я простоял на пороге дольше, чем необходимо. Когда впервые попадаешь на место преступления, не сразу получается уложить в голове увиденное – внутренний мир отрывается от внешнего, чтобы защититься; твои глаза открыты, но до сознания доходят только красные полосы и сообщение об ошибке. За нами никто не наблюдал, поэтому Ричи мог не торопиться. Я отвел от него взгляд.
Сквозь какую-то щель в заднюю часть дома ворвался порыв ветра и разлился вокруг нас, словно холодная вода.
– Иисусе, – сказал Ричи, поежившись. Он был бледнее, чем обычно, но говорил без дрожи в голосе и пока что держался на ура. – Пробрало до костей. Из чего эта хибара? Из туалетной бумаги?
– Не ворчи. Чем тоньше стены, тем вероятнее, что соседи что-то слышали.
– Если у них есть соседи.
– Будем надеяться. Готов идти дальше?
Он кивнул. Мы оставили Патрика Спейна на его светлой, обдуваемой сквозняками кухне и пошли наверх.
На втором этаже было темно. Я открыл портфель и достал фонарик; скорее всего, полицейские уже захватали все своими жирными лапами, но прикасаться к выключателям все равно нельзя – возможно, кто-то включил или выключил свет намеренно. Я зажег фонарик и толкнул ближайшую дверь носком ботинка.
Очевидно, на каком-то этапе информацию переврали, потому что Джека Спейна – курносого мальчика с длинноватыми, светлыми, вьющимися волосами – не кромсали. После кровавого месива на первом этаже его комната действовала почти умиротворяюще. Ни капли крови, ничто не сломано, не перевернуто. Мальчик лежал на спине, руки вскинуты над головой, словно целый день играл в футбол, а потом рухнул на кровать и заснул. Мне почти захотелось прислушаться к его дыханию, однако все становилось ясно по лицу. Он казался загадочно спокойным, такой вид бывает только у мертвых детей: тонкие веки крепко зажмурены, как у нерожденного младенца, будто, заметив смертельную опасность, дети прячутся назад, вглубь, в самое первое безопасное место.
Ричи издал негромкий звук, словно кот, пытающийся выблевать комок шерсти. Я обвел фонариком комнату, давая ему время собраться. Стены пересекала пара трещин, но никаких дыр, если только их не закрывали постеры: Джек болел за “Манчестер Юнайтед”.
– У тебя дети есть? – спросил я.
– Нет. Пока нет.
Он говорил вполголоса, как будто боялся разбудить Джека Спейна или вызвать у него кошмары.
– У меня тоже, – сказал я. – И в такие дни это к лучшему. Став отцом, ты даешь слабину. Бывает, что детектив крут как скала, после вскрытия может обедать стейком с кровью, а потом жена рожает спиногрыза – и вот парень уже раскисает, если жертве меньше восемнадцати. Сто раз такое видел – и всегда благодарю Бога за контрацептивы.
Я снова направил луч фонарика на кровать. У моей сестры Джери есть дети, и я часто с ними вижусь, так что мог прикинуть возраст Джека Спейна – года четыре, может, три, если он был крупным ребенком. Проводя свою безуспешную реанимацию, патрульный откинул одеяло; красная пижамка вся перекрутилась, обнажив хрупкую грудную клетку. Я даже видел вмятину там, где сломалась пара ребер, – надеюсь, это произошло в ходе непрямого массажа сердца.
Губы ребенка посинели.
– Удушение? – спросил Ричи, стараясь справиться с голосом.
– Придется подождать вскрытия, но похоже на то, – ответил я. – Если причина смерти подтвердится, можно будет предположить, что это сделали родители. Они часто предпочитают нежные способы – если, конечно, такое слово вообще здесь уместно.
Я по-прежнему не смотрел на Ричи, но чувствовал, что он еле сдерживается, чтобы не поморщиться.
– Идем искать дочь, – сказал я.
В соседней комнате тоже ни дыр в стенах, ни следов борьбы. Когда полицейский отчаялся вернуть Эмму Спейн к жизни, он снова накрыл ее розовым одеялом – ведь она девочка. Эмма такая же курносая, как брат, но кудри у нее песочно-рыжие, а все лицо в веснушках, выделяющихся на фоне голубоватой кожи. Рот приоткрыт, и виден зазор на месте переднего зуба. Она была старшим ребенком в семье – лет шести-семи. Комната принцессы – розовая, в рюшах и оборках; на кровати гора подушек с вышитыми большеглазыми котятками и щенятами. Выхваченные фонариком из темноты, рядом с маленьким пустым лицом девочки они походили на падальщиков.