рый, верно из прошлого столетия, из тех, самых первых паровозов, тащил троих в Брокен, точнее только девочку с напряженным усталым, зареванным пыльным лицом, потому что мама и старшая сестра пообнимали ее, да и уехали, и Злата, вспоминая эту обиду, плакала весь вечер а потом начала злиться, и злилась так сильно, что тащила и прятала все, что было хоть мало-мальски похоже на личную собственность, а вспомнил это Сварт потому, что столкнулся с ее сестрой в городе, совсем случайно и она, конечно же, его не узнала, и он ее коснулся только на часть секунды, и этой секунды хватило, чтоб выудить мыслеобразы и загнанные глубоко неприятные воспоминания и, сопоставив их непроизвольно с воспоминаниями Златы, Сварт увидел всю картину так, точно б он сам был Златой. Девочка делала все, что она делала либо назло, либо от какого-то странного чувства ярости и обиды, какое толкнуло ее на прогулку по лесу. Август аккуратно поправил рукав. Просто чудо, что Ла Флор прохаживался по мокрым тропинкам. И вот они пошли за ней. “Как в старые добрый времена. Двое старикашек сбились с ног в поисках ребенка.”- с мрачным юмором сказал неисправимый оптимист Ла Флор. Август едва заметно поблагодарил его, сжав холодную влажную ладонь. Иногда он, конечно, распекал Ла Флора за легкомыслие, но был уверен в нем больше, чем во всех остальных друзьях. Они дошли до поляны, дважды осмотрели все канавы, решив сперва, что девочка вероятно и не в лесу, скорей всего спряталась на чердаке или в башне посапывает, но Августа не покидала тревога. Он молчал, поднимая каждую обломившуюся еловую ветку, слушая шаги. А вот Ла Флор не постеснялся высказать опасения. И вскоре они услышали писк, похожий на крик и шум, как будто медведь заплутал в буреломе. Ла Флор остановился зажечь свой фонарь, но Август бросился вперед, на шум, и успел швырнуть разряд, не разбирая в зловещей темноте, попал в вервольфа, но не убил а ранил, обозлив еще сильнее. Чудовище отпустило ребенка, но принялось за Сварта с безжалостностью одержимого, и Сварт, растерявшийся колдун, едва не лишился руки. Белая вспышка ослепила вервольфа- Ла Флор удивительно хорошо вспомнил никогда не удававшийся ему урок и вытащил Сварта. Оборотень завыл и уполз в темноту, и они, беспокоясь за девочку, не стали его искать. Злата была потрясена и сознание ее легко было выключить, что Август благополучно и сделал. Но сложней было утихомирить собаку, сторожившую ее. Собака отчего-то посчитала девочку своей и оберегая, бросалась на Ла Флора пока Август, останавливая кровь, вспоминал хоть какой-то заговор. -Кто это написал? -Не помню.-признался Сварт.-Может быть даже сам. -Я подумала сначала, это какая-то девочка. -Многим так хотелось думать.-усмехнулся директор. Злата не стала уточнять, что имел в виду Август. Она извинилась и быстренько ушла. Солнце вечера пронзило его зрачки и пыльные стекла. ******* Вечером один из близнецов неизменно устремлялся в смотровую башню, а вокруг другого собирались слушатели. “И остались одни лишь крылья. Крылья больше не заболят.”- пел Олаф, сидя на ступеньках северной маленькой лесенки. Пел прескверно, мучая гитару. Голос хриплый, ломающийся, но столько воодушевления было в нем, что Злата невольно остановилась. “Братец мой совсем спятил. Влюбился.”-шепнул позавчера Вильгельм и сделал страшные глаза. “Влюбился? И что такого?”-удивилась Злата. “Он всегда был немного того.”-ответил Вилли. “По-твоему, любовь- сумасшествие?”-с обидой сказала Злата. “Нет, вовсе нет. Просто самая сильная эмоция. Но не в этом случае.” -Улыбка- главное оружие того, кто исчезает, не успев появиться.- сказал Олаф, в последний раз ударив по струнам.-Страшное это оружие, страшное. Злата фыркнула, уходя к себе. Олаф дал понять, что последние слова относились к ней. Славные эти близнецы, вот только Олаф все время какую-то чушь несет. Вилли разумней и знает больше. С ним и разговаривать проще- никаких неясных намеков, ничего мудреного, только сухие факты. Вилли ей точно поможет. Близнецы могли разузнать про эти подземелья. Если уже не знают, то никто. Скорей всего есть какие-то планы дома, какие-то карты. Не спрашивать же у Сварта? ******** Он гулял в лесу, пиная камешки и шишки. Он размышлял обо всем, как это часто бывает со стареющими колдунами и отважившимися на преступления. Двадцать шесть белых камней. Двадцать шесть учеников, что выпустились первыми и последними. Каждый год, в ночь после Янова дня, все брокенцы собирались на поляне. Это был особенно ничего не приносящий ритуал, скорее дань традициям, идущим из тех далеких времен, когда псы господни еще не вступили на эту темную землю. Сидя на белых камнях, ученики тихонько перешептывались до полуночи. Потом все замолкало. В центре было место колдуна-наставника. Остальные учителя стояли под деревьями, наблюдая за церемонией приветствия Лета. Сварт отсчитал шестой камень. Здесь когда-то была поваленная сосна. Садясь спиной к сосне и прикрыв глаза чуточку, он начинал дремать. Иногда он даже не закрывал глаз, лишь сужая зрачки проваливался в сон, чтобы колдун-надзиратель думал будто Сварт бодрствует со всеми остальными. Но кое-кто все же знал об этой хитрости. Вздохнув, Сварт сел на свой камень. Как в юности. Ельник шуршал над головой, пел ему те же самые песни. “В платье ветра я встречу тебя В платье ветра найду. Пусть между нами шестьсот дорог И целое небо Я люблю тебя Я люблю тебя В платье ветра. В платье ветра я найду тебя. Ничего не бывает на свете Просто так. Ты поймешь это вскоре. Ничего не бывает напрасно.”- вспомнил Сварт. Так кто-то на крылечке пел, когда Сварт возвращался с прогулки. А кто-то наверху мучал свирель. Как будто на минуту вернулось счастье. И не было войны. Не было Хаоса Неизвестности. Не было печального молчаливого директора. Не было тех холмиков в далеком краю, где остались почти все они. Половиной безымянных, половиной поросших бурьяном. Тот, из-за кого Август сейчас здесь, совсем один. Тот, с черным веером в руке- Судьба или злой Рок? Никто никогда не знает наверняка. Даже колдуны не знают своей участи. Хаос Неизвестности и бесконечная боль. И в этом черном покрывале отчаяния- яркая звездочка. Такая маленькая. Как будто шанс. Иногда Сварту хотелось умереть, не узнав ничего. Маленькая звезда надежды в близости зачарованного леса. Упустить? Уступить жалости? Но все уже ведь ясно- она знает. А он? Он ведь тоже был когда-то сомневающимся мальчишкой...или не был? Наверно только когда наступил Хаос. Он же знал. Он знал, но не мог. Судьба с черным веером в руке. Боль. Отчаяние. Крики в снах. Слезы перед сном. Попытка суицида. Не удалась. Но почему, о Вечный о Всевидящий, почему?! Он закричал беззвучно. Колдуны не должны плакать. Ни маленькие, ни большие. Колдуны, говорил директор, такая особая разновидность. Порода. Субститут грелки и дождя если хотите. Триллионы нервных окончаний. Биллионы молекул и тысячи энергоканалов. Плоть. Кровь. Сущность. У всех- душа. У колдуна- сущность. Прошу запомнить, и в дальнейшем, во избежание возникновения неприятностей всегда держать это в голове. Почему?! Почему однако камней двадцать шесть, а нас- трое?! Судьба?! У дождя и грелки нет судьбы. У колдуна нет души. Так что болит, уважаемый директор?! Что же так болит-то?! Триллионы нервных окончаний? Насос для крови, который у обычных людей- сердце, а у колдунов его по определению быть не может? Август вздохнул. Поздно. Поздно орать и стучать кулаками, требуя ответов. Поздно- он схвачен. Пойман. Растерзан, повешен и ждет своей участи. Двадцать лет...тридцать...сколько там осталось? Сколько б ни отпущено, он все равно не узнает. Да. Это эгоизм. Человек- вольный цветок. Человек...вытопчет. Магия. Магия вытопчет. Маленькая девочка, что может быть шансом. Если и этот шанс никто не вытопчет. Этот ребенок как единственное Брокенское яблоко на голом усыхающем стволе. Только не надо говорить себе, что все можно остановить. Механизм запущен. Проклятый ход маятника его судьбы не остановить никогда. Август-Август. Какого ж черта ты привел в круг силы бедную девочку?! Давно ли тебя самого не мучила боль посильней телеcных немочей? Давно. Больше тридцати лет как она уснула. Бедная девочка. Вот бы все вернуть. И мое детство. И ее детство. И старый, запечатанный Брокен с черной тенью на пороге и приветливой тенью сливовых деревьев в маленьком уютном саду. -Этого не вернуть.-раздался тихий голос неподалеку. Сварт открыл глаза: Эрик Монро сидел на семнадцатом камне. Август вдруг вспомнил лохматого и длинного худого парнишку неполных тринадцати лет, что приехал в старый Брокен, сам, теплым сентябрьским вечером и стал одним из двадцати шести последних и первых выпускников. -Как с этим жить? Что делать? -Знаешь,- ответил Монро, подбрасывая в воздух сноп искр и сосновых шишек,-Я хотел то же самое спросить у тебя. Много лет собирался, да все никак. Эрик Монро запомнил миловидного, несколько робкого, но пока лишь видели учителя, мальчишку из хорошей семьи. Всегда аккуратные тетрадки, чистые ногти, в карманах лишь носовой платок и часы, никаких сушеных тараканов или табака, однако этот мальчишка был далеко не таким ангелом, какого строил. Все школяры знали настоящего Августа Сварта. Август был едва ли не вожаком великолепной пятерки отпетых хулиганов, этаким ведьмовином их маленького мирка. Черти плясали в невинных фиалковых глазах, стоило лишь отвернуться взрослым. Этот отлич