а священника. Один, который злой и толстый, ни за что не хотел хоронить, тогда позвали тощего, который кашлял и Лала сказала шепотом, что у него чахотка и какой-то сифис, и тот заунывно читал что-то на непонятном языке и кашлял через слово, а главное что бесплатно, и мама плакала, в черном платье и черном старом платочке, из которого сыплются нитки, но просто Лала раньше нитки с него дергала, а влетало Златане, вообще Лале все сходит с рук, ведь она красавица и с ямочками на щеках и волосы у нее много светлее Златиных и глаза зеленые, но все это черечур плохо, потому что Лала встала выходить вечерами на улицу и утром совсем пьяной приходить, снимая обувь чтоб ни Злата ни мама не слышали, а мама ее побила, и еще, и еще раз и лицо у Лалы все распухшее было, так что пришлось платком завязывать и Злата тоже плакала со старшей сестрой, и Лала ей на прощание кофту подарила и поцеловала два раза прямо между глаз, сказав чтоб тут не разбойничала и ни у кого ничего не таскала... -Так нельзя же учиться.-ответила Злата. Лала ей говорила, чтоб сестричка вела себя примерно. Тяжело теперь было на сердце Златы. А вдруг теперь отправят куда-нибудь? Заместитель директора по каким-то там лешакам улыбнулся опять, так хитро-прехитро, точно предлагая украсть столовские яблоки и запродать сельским. -А если б это было разрешено? **** Близнецы остались одни. Все воспитанники ушли на какое-то собрание, а мальчишки в суматохе просто шмыгнули под одну из кроватей. Олаф ковырял пыль меж скрипучими пружинами матраса, а Вильгельм проверял свои нехитрые сокровища: записную книжку, найденную в городской помойке, всю исписанную, но с очень красивой черно-коричневой обложкой, клетчатой как шахматная доска, ручку-перо, что Олаф украл ему в магазине на их общий день рождения и маленький, размером с ладонь, размытый водой молитвенник. Хотя Вильгельм считал себя неверующим, церковные предметы и в особенности книги вызывали у него легкую дрожь. -У тебя вскочила бородавка.-сказал вдруг Вилли. -Где? -На щеке. Левой. Олаф тронул бородавку. Не поверил, коснулся еще раз. -Чудно. Откуда бы? -Этот Монро до тебя дотронулся и вскочила.- пояснил Вилли. -Он сказал, что нас путать не будут.-вспомнил Олаф. -Наверно он жаба.-пошутил Вилли.-Теперь пол щеки отвалится за просто так. -Думаешь?- испуганно пискнул Олаф. -Или у него руки грязные. Отвалится и начнет гнить.-продолжал издеваться старший.-Но он кажется немножечко славный. -И он все знает.- вздохнул Олаф. -Он просто видел, как ты сорвал цветок. И взгляд у тебя правда бывает глупый. -Он такого не говорил!- вскричал Олаф. -Тшш. Услышат еще. Ты когда-нибудь видел столько странностей в одном месте? -А ты? -Ведь мы ж с тобой всегда вдвоем ходим.- напомнил Вилли.-Ох не нравится мне этот приют. -Нормальное место.-возразил младший. - Только вон тот, старый, больно уж скверный тип. -Который во дворе был? Ничего он не старый. -Ему очень много лет.-заметил Вильгельм. -Около тридцати.- фыркнул Олаф. -Старый, печенкой чую. Не нравится мне этот субьект. -Он наверно многим не нравится. -Он лжет.-продолжил старший. -Все аристократы лгут и строят козни. -Знаю. А еще они спускают собак на нищих.- прошептал Вильгельм. -И у этого есть собаки.-поежился Олаф, вспоминая разговор во дворе. -И он совсем не любит детей. -Это заметно. Но он же здесь работает? Олаф пожал плечами и прислушался: где-то внизу простучали часы и кукушка означила шесть. А потом наступила полная тишина. Тишину разорвал звук. Олаф вздрогнул. Звук шел оттуда, сверху. Как будто кто-то пилил железо тупой ножовкой и причавкивал при этом. Точно бы чмокал железный рот и скрипели железные зубы. “Кажется, на той стороне. Башня.”-прошептал Вильгельм. Олаф вздрогнул снова. Звук прекратился, но вскоре раздался самый громкий в мире крик. Истошный вопль. Там, наверху, кто-то кричал, и точно бренчал цепями в промежутках между бряцаньем. Вильгельм выронил записную книжку. “Покойнички, уу, неупокоенные.”-прошептал Олаф. Он пытался шутить, но самому было очень страшно. Крик повторился. “Эт-та б-башня п-прямо н-над нами.”-сказал, дрожа от ужаса Вильгельм. А Олаф подумал о привидении. Потом все стихло. -Хотел бы я знать, почему едва мы ступили на эту землю у меня появилось желание сбежать отсюда куда глаза глядят? -Может быть потому, что тебе показалось что здесь плохо. Но по ребятам не скажешь. Никого не морят голодом.-сказал Вильгельм. Олаф уже вылез из-под кровати. Осторожно подкравшись к окну, мальчик увидел во дворе черного. Того, что нес связку больших ключей. Сейчас черный размахивал руками и подняв вверх белое лицо с темными пятнами широко раскрытых глаз, что-то громко говорил в небо. А может и не в небо. Затем мимо окна пролетел большой предмет. Это оказалось огромным ящиком и несколько таких ящиков уже лежали во дворе рядом с черным. Олаф приоткрыл форточку, чтобы услышать что говорил черный кому-то сверху. От следующего страшного вопля Вильгельм едва не лишился чувств. Но это пролетел следующий ящик и мужчина запрыгал по двору как полоумный. Источник страшных криков позабавил Олафа, а ведь мальчишкам показалось, что крик шел сверху. Но то всего лишь голосил черный, уворачиваясь от посылок. Что сбрасывали с верхнего этажа и почему так бряцало, близнецы так и не узнали. Олаф с облегчением рассмеялся. Младший уже успел перекинуться словом-другим с соседями по комнате пока Вильгельм размышлял, куда бы спрятать свои простецкие пожитки. -Да, кормежка здесь что надо.-Вильгельм оглядел спальню на восемь коек. Потолок здесь казался высотою в два человеческих роста, и печь здесь была. На стенах все тот же древесный орнамент. Стены толстые, скорей всего многослойный кирпич, для прочности уложенный крестом. Старый ковер, тоже коричневый, но с большими головками бордовых цветов, немного оживляющий пол. Два стула с высокими черными спинками, в которых вырезанные веточки и листки сплетались то в буквы К и М, то в рогульки, и было ясно, что это остатки былой хозяйской роскоши и комнаты, что отданы воспитанникам вряд ли прежде занимало так много человек. -И чисто. Простыни и как их, эти... -Пододеяльники белые.- подсказал Вильгельм и злобно вытер нос о краешек незаправленной простыни, свисающей почти до самого пола. Простыня была из хорошего белого льна и совсем не штопаная. Возможно даже без печати, какие ставят на все интернатское имущество. -И розгой, говорят, не бьют совсем. Потерпим что ли, братец? Вильгельм почесал лоб. -Если у них имеется библиотека... -Есть. И, говорят, неплохая.-Олаф, разузнавший обо всем, что могло заинтересовать его любознательного брата, был счастлив сообщить о библиотеке. -Ну значит заживем.-согласился Вилли. Любимым занятием его было чтение, правда книги попадались весьма редко. А еще реже целые книги. Все чаще вчерашние газеты, что близнецы вытаскивали из мусорных ящиков. Олафа новости совсем не интересовали, он больше любил слушать нищих и музыкантов, что околачивались в поисках подаяния у балконов и калиток фабрикантских дач, но ради Вильгельма он эти новости терпеливо выслушивал. Вилли не подозревал, что его близнец так оторван от реального мира. В мире грез его Рождественский Дед жил за Полярной Завесой, малютки-феи спали в полевых цветах, а единороги и нимфы прятались в тенистых лесах далекой Аркадии, которую Олаф искал на всех картах и к своему удивлению так и не нашел, не отчаявшись однако рано или поздно найти. Революции, войны и коронации младшего принца Олафу были также скучны как какая-то инфляция, кризис и прочая взрослая чепуха. Мальчик, что вырос на улице не потерял душу мечтателя. Воспитанники вернулись в свои комнаты и близнецы начали слушать тихий рассказ, неправдоподобный, наспех сочиненный взрослыми. Приближалась осень, а вместе с нею и какая-то непонятная эпидемия, из-за которой прогулки в поселение и в лес для детей отменяются. Воспитатель Монро конечно заметил отсутствие на общем собрании новеньких, но ничего не сказал. После обеда Вилли и Олафу выдали коричневую форму. Вильгельм долго ворчал, вертясь перед зеркалом- цвет не понравился, а Олаф, смирившись и распаковав свой багаж, пошел искать ту девочку, что сбежала вчерашним днем и о которой с уважением рассказывали все, и из-за которой очевидно придумали эту нескладную эпидемию. Девочки он так и не нашел, зато заметил одну интересную деталь: на третьем этаже, совсем незаметном со двора коридоры были уже, а лестниц куда больше. Остатки росписи на прокопченых потолках в коридорах напоминали лошадиные головы, а крылатые гологрудые дамы с птичьими телами заставили его от души посмеяться. В любом другом месте стены бы исписали непотребными словами, а здесь как будто и не замечают такой возможности. На третьем этаже жило совсем мало народу: какие-то взрослые пацаны, что курили в коридоре и шикнули на него, встретив здесь, да тощие некрасивые девчонки с острыми носами, такие взрослые, что диву даешься, зачем таких в школе держат. Олаф пошел на четвертый, обогнув деревянную девушку, что сидела на последней лестнице, точно пригорюнившись, распустив волосы и обхватив руками колени. Ее ноги были босы, а на руках резчик пометил несколько мелких цветочных гирлянд. Лицо было скрыто волосами. Но нагое тело изъели древоточцы и только бог знал, почему еще не выбросили. Олаф тут же назвал ее лесной девой и очень бы удивился, знай что так статую прозвали и те, кто застал ее еще нов