Джайванцы активно закивали, яро зашептались, проговаривая мое имя насмешливо, мерзко и ненавистно. Я бесшумно проглатывала сопли и жмурилась в попытке остановить поток слез. Не это я сейчас хотела вспоминать, вообще. Те разочарованные физиономии, которые наблюдали за мной из каждого куста и закоулка, пока мы выезжали из Броквена, до сих пор снятся мне в кошмарах. Они наблюдали за мной и на похоронах, кусали губы и тихонечко лязгали цепями вместе с моими всхлипами, пряча маленькую фигурку Фил с высоким деревом. Призраки прожигали меня пустыми взглядами, когда я спрашивала про душу Филсы, а они молчали. Они не помогли мне, они делали только хуже. Филса была где-то рядом, но и одновременно так далеко из-за моего сбитого рассудка и встревоженной магии броши.
Я всегда хотела спасти Броквен. Я готовила себя морально к спасению каждый день, даже когда не гуляла с Филсой. Но её смерть выбила меня из колеи, я не знала, что делать, куда бежать и у кого просить помощи. В Броквене не осталось никого, кто мог бы дать мне хоть глоток свежего воздуха и крупицу энергии.
— Вы очень самоуверенны в своих высказываниях, Джек Вострюк и Макс Тесси, — металлически отрезала Мартисса, подходя ко мне и незаметно поглаживая по спине. Я должна держаться. Елена, соберись, черт подери! — Но кого же Мертвое Светило видела, когда Елена Гостлен провожала умирать свою бабушку? Кто подарил ей мороженное после церемонии захоронения Филсы Хьюстон? Не вы ли, Джайванские ученые, подрабатывающие мороженщиками?
С когда-то добрых мороженщиков, которые и вправду поддерживали меня, даря вкусное мороженное, полился зелёный пот. Взгляды призраков снова обратились на Джека Вострюка и Макса Тесси. Он же принялся мяться с ноги на ногу, прикусывая губы. Яд на цепи Джека забулькал, на жировых складках появились светло-зеленые трещинки. Призраки вновь напыжились, смотря на бородатого мужика исподлобья с нарастающей яростью. Если бы вся заваруха была в живом Броквене, то их бы сию же секунду казнили: В Джайване поддерживать Елену Гостлен все равно что любить Адольфа Гитлера. Для столицы призрачной науки Отец был Богом, а я — Дьяволом… Ну, вы наверняка и без меня догадались.
— Такое поведение просто непозволительно, — фигуру Мартиссы подсветили горящие ядерным пламенем костры, язычки очерчивали округлые изгибы и поднимались в почерневшее небо с зелёными прожилками и совсем скрюченным месяцем. Оно походило на кровь Джайванцев.
Марти покрутила зонтик в голубых руках, затем резко направила на сконфуженных призраков моей группы. Мороженщики, кусая губы, пробежались по воспевающим Отца поэмам. Они были безумно красиво написаны, но со временем повторяющееся имя начинало мозолить глаза. Ведя работу над поэмами, Мартисса вложила в них всю свою ненависть и добилась нужного эффекта. Она назвала свои творения на зонтике «Отвратительной красотой».
— Это стихи, к которым ваши омерзительные руки никогда не смогут прикоснуться, а глаза не осмелятся прочитать вслух, ведь вы уважали малышку Гостлен и её мертвую бабку, — прошипела де Лоинз, а Джайванцы подтолкнули обоих еретиков прямо к острию моего вытянутого клинка. В его отражении показались плакаты с улыбнувшимся нарисованным Отцом. — Так прочувствуйте же боль от серебряного клинка Мертвого Светила, жрицы Отцовской!
Я сто раз поблагодарила Бога за то, что мое лицо скрывала страшная маска. Под поистине демоническое улюлюканье сумасшедших Джайванцев и шелест отравленных вечнозеленых ив я сжала до скрежета зубы, до боли в глазах зажмурилась, вдыхая дурманящий смрад спирта и кислоты. Напрягшись, я подняла клинок и на ощупь полоснула призраков.
Два мужских коротких вскрика слились с восторженными стонами Джайванцев. Они резво затанцевали между собой, закружились вместе с вырастающими гнилыми сорняками в бешеных победных танцах. Оркестр заиграл на гитарах леденящие душу мотивы, задорные и жуткие, напоминающие польку, под которую танцуют на могилах. Звенящую и режущую прямо по барабанным перепонкам.
Они снова запели имя Отца, то растягивая словно потоку, то коротко восклицая, то надрывно вскрикивая. Пришедшие с других уголков Джайвана учёные мигом встали на колени перед нами и статуей, напевая жуткие отрывистые куплеты, похожие на сектантские молитвы.
Хотя почему похожи? Это и были сектантские молитвы и напевы, в которые вложили все сумасшествие и одержимость. Даже строки пропитались ядом Отца. Радостные и озверевшие от возбуждения и восторга призраки показали нам отличный пример мертвяка, который близок к превращению в жуткого мертвепризрака, буквально в двух шагах от преображения. Это были те призраки, которые потеряли себя.