— Ого, какой большой! — пролепетала Тела, на мгновение взмывая вверх и осматривая блестящее покрытие гостиницы.
— Как говорится, сомнительный раритет — тоже раритет, поэтому я проживаю здесь за красивые глазки, — отшутился Кертис, а в глазах его отразилась неоновая вывеска «Сто ночей».
— Да за твой боевой настрой тебя хоть на Титаник сади, Керт! — присвистнул Эйдан, поправляя повязку на голове и подходя к двери, что была сделана из красного дерева. — Если бы я имел тут хоть какую-нибудь шарашкину власть, продвинул бы тебя на выборы мэра! Таких, поверь, в Броквене сейчас не хватает.
— А вот если мы разберёмся с Падре как можно скорее, способом революции из Особенных — городская власть во будет! — Керт раскрыл дверь, пропуская всех нас внутрь.
— Если разберёмся с Отцом, власть лучше не станет, а вот природное и смертное состояние… вполне, — хихикнула я, покатываясь по бархатному красному ковру.
— Ох уж эти зажравшиеся жирные сынки депутатов, — вздохнул удрученно Эйд, вспоминая мэров Броквена с тридцатью третью складками жира.
Нас встретил почти пустующий ресепшн. В просторном и широком, каждый малейший вздох здесь отдавался эхом. Сбоку была извилистая темно-деревянная лестница, которая вела одновременно наверх и вниз, очевидно, к столовой. Светские стены увешаны картинами почти одинаковых пейзажей — туманная поляна и озеро, с грозными серыми тучами. В самом углу около стойки ресепшена с сухой дрожащей девушкой расположилась самая маленькая картина — портрет пары. Лицо мужчины на нем было бледным, иссохшим, темные волосы казались соломой пугала. Женщина выглядела более твёрдой, но все такой же безжизненной, с вьющимися серыми волосами и потрескавшейся кожей. Глаза у обоих оказались замазаны чёрной кляксой. У меня появилось удушающее чувство, что, пусть и без глаз, они мне смутно кое-кого напоминали.
Кёртис, быстро обменявшись с призрачной девушкой парой фраз, отвёл нас наверх, на двадцать четвёртый этаж. Как оказалось, Револ жил на этом этаже. Плюхнувшись на чуть смятую белесую постель, уставившись в разбитое зеркало туалетного столика напротив, мы параллельно наблюдали, как Керт летал туда-сюда. У меня даже в глазах раздвоилось, уж очень активно он маячил по темным синим покоям. От его движений на душе вдруг сделалось не спокойно. Кёртис явно что-то пережевывал в голове, и я догадывалась, о чем, точнее о ком он думал. Явления смога в Броквене стали ещё хуже; только вспомните это полчище зубов и тину по всему телу, а ещё странную фразу «Filii Eius». Меня не покидало чувство тревоги от надписи Отца, подозрение жгло изнутри. Так хотелось разобраться во всем этом, расставить по полочкам, но пугало то, что истина могла оказаться страшной и кровавой. Голос, будто из прошлого, кричал мне, что я обязана сделать истину не плачевной. Но от собственных сомнений о том, смогу ли я истребить Детей Отца и разрушить новые планы этого невидимого злодея, становилось тошно. Хотелось бить себя по щекам, обзывая тряпкой и трусихой, ведь это же мой народ, он под моей защитой. А защита боится чего-то неизвестного… Позор.
Кёртис вдруг остановился. Глубоко вздохнув, он закрыл плотные шторы, оставив нас в синем мраке, будто на дне океана (а мы туда без единой зацепки и шли). Затем Револ откинул дробовик, расстегнул пуговицы на груди, и уселся на маленький чёрный пуфик около столика, сложив руки в замок.
— Память у меня, конечно, провальная, — усмехнувшись, склонился Керт. — Я даже не помню, как звали мою мать. Но у меня память плохая с детства, от матери досталась. А вот у остальных призраков развилась с прибытием в Броквене настоящая амнезия.
Я окоченела.
— В смысле? — чуть ли не вскрикнула я, сжимая ткань сарафана.
По бледному, чуть светящемуся голубым лицу пробежала мрачная тень.
— Вы ведь знаете, что в тумане содержится яд, который кошмарит и оседает на призраках?
Мы втроём кивнули, а Юнок скрипнул ножкой кровати, жуя одеяло.
— В состав яда входит не только так называемый мной гормон гнева, но и некие вещества, что затуманивают рассудок призракам, — Кёртис принялся глядеть на нас исподлобья, время от времени облизывая губы и ковыряя ногти. — Вспомните-ка, вам кто-нибудь говорил, что не хочет покидать Броквен?