Под конец занятия входная дверь отворилась. Стоящая на одной ноге в позе дерева Алексис оглянулась и едва не упала. На пороге, удивленно раскрыв рот и густо покраснев под прицелом двадцати пар глаз, застыла Кэнди.
— Простите… — забормотала она, прижимая к боку большую черную сумку. — Я не знала, что… Простите.
— Ничего страшного, милая, — ласково улыбнулась Мариана. — Прошу, заходи. Здесь всем рады.
— Да нет, я позже вернусь, — сказала Кэнди, отступая.
Алексис на цыпочках вышла в проход и поспешила ее остановить:
— Постой, не уходи! Мы можем побеседовать в моем кабинете, если хочешь.
— Прости, что помешала, — виновато прошептала Кэнди. — Я не знала про занятие.
— Ничего страшного. Мы почти закончили. — Алексис бросила взгляд на женщин, которые потеряли настрой. — Идем в кабинет.
Кэнди нервно пожевала нижнюю губу, раздумывая, и в конце концов кивнула, затем последовала за Алексис через зал, опустив голову, как школьница, которую ведут к директору. Дверь в кухню захлопнулась за ними с громким стуком — будто взорвавшаяся в тишине хлопушка.
Алексис провела посетительницу в свой крошечный, похожий на подсобку кабинет и указала на стул у стены.
— В тесноте да не в обиде. Присаживайся.
Кэнди некоторое время помялась на пятачке между столом и дверью, затем наконец опустилась на самый краешек стула, прикусив губу и нервно дергая ногой.
— Отлично ты придумала… Я про йогу.
Алексис кивнула, усаживаясь в офисное кресло.
— Занятия пользуются успехом.
— Э-э, а все эти женщины они… ну…
— Пережили сексуальное насилие или домогательства, да.
— Ох. Как ужасно.
Подобная реакция далеко не редкость, и у Алексис был заготовлен ответ:
— Ужасно то, как с ними обошлись, а эти занятия — прекрасный способ вернуть контроль над своей жизнью и перестать быть жертвой. — Девушка с трудом сглотнула. — Кэнди, ты не одинока.
— Я… э-э, нет, — замямлила она совершенно растерянно, затем глубоко вздохнула и твердо сказала: — Я пришла не по этому поводу. То есть я не… не…
— Не жертва домогательств?
— Да. Я не об этом хотела с тобой поговорить.
Алексис склонила голову, вновь почувствовав странное родство.
— Мы точно прежде не встречались?
— Дело в глазах… Они кажутся тебе знакомыми, верно?
Она присмотрелась — действительно, у них одинаковые янтарные радужки с зелеными крапинками и карими ободками. Внутри вспыхнули тревожные ощущения. Алексис часто говорили, что у нее необычный цвет глаз, и теперь она словно смотрела на свое отражение в зеркале. И как только раньше не обратила внимания?
— Ты ведь видишь, насколько мы похожи, да? — спросила Кэнди, тяжело дыша. — Я сразу заметила, впервые увидев тебя за прилавком. Тогда и поняла, что это правда.
Тревога все возрастала, перетекая в панику.
— Я не понимаю, о чем ты…
— Мы сестры.
Эти слова прозвучали столь нелепо, что мозг отказывался их воспринимать. Алексис напряженно, отчаянно фыркнула.
— Прости?
Лицо Кэнди приобрело то мягкое, сочувственное выражение, с которым Алексис обычно обращалась к женщинам, приходившим в кафе за поддержкой, а когда заговорила, в голосе звучала та же мягкость, с какой Алексис до этого говорила с ней.
— Ты не знаешь своего отца, верно?
Алексис вскочила так резко, что зашатался стол, карандашница упала, покатилась и шлепнулась на пол.
— Прости, но… Т-ты ошиблась. У меня нет ни братьев, ни сестер.
— Известных тебе.
— Глупости!
Впрочем, не совсем. Алексис действительно не знала отца, поэтому вполне возможно, что тот продолжил производить на свет других детей, когда бросил ее маму. Она порой думала об этом — о нем, — но ничего не предпринимала, поскольку… а какой смысл? Ну найдет она его, что потом? Он никогда не был частью ее жизни и никогда не будет. Ей вполне хватало матери.
— Моего отца зовут Эллиотт Вандерпул, — сказала Кэнди, и Алексис попятилась, пока не уперлась в стену. — Тебе знакомо это имя, верно?
— Нет, — солгала она, отступая в сторону, и, споткнувшись о развязанный шнурок, схватилась за край стола, чтобы не упасть.