Вмешательство канонерки практически не понадобилось. Крайний фрегат в цепи пытались взять на абордаж, прикрываясь клочьями тумана, ползущими по реке. Неплохая попытка. Орудия фрегата особо помочь не смогли, перепахивая берег и воду практически наугад. А вот абордажный наряд фрегата показал себя во всей красе. Лодки, прорвавшиеся через заградительный огонь орудий, бессильно стукались о борт корабля уже нашпигованные картечью и дробью морпехов. До рукопашной на палубах дело так и не дошло.
Для профилактики Дух прошел широкой спиралью по северному флангу цепи, положив полтора десятка снарядов в подозрительные места берега. Голова опять разболелась, но уже терпимо. Приеду домой, очень плотно займусь лекарствами. Особенно вытяжкой из ивовой коры.
Над устьем Темзы снова повисла тишина, разбиваемая только туманным колоколом, чей гул прокатывался от одного фрегата к другому, а потом переходил на транспорты эскадры. Слушал этот глубокий звук, напоминающий о вечном, и думал про союзников. Тяжело нам без них придется. Ночью, да в двух сотнях метров ширины Темзы, будем от абордажей как от комаров на болоте отмахиваться.
Велел лекарю звать Памбурга на лежачее совещание. Попробуем стать скачущими кузнечиками.
Эскадра снялась с рейда после обеда. До этого времени новую тактику доводили до капитанов и полка корпуса. В принципе, ничего выдающегося. Идем клином, на острие которого две канонерки, а по бокам фрегаты, отсекающие от транспортов, идущих внутри клина, все лодки, плоты или иные напасти, которые выдумают защитники. Самой большой проблемой во всей операции стала мизерная, для нашей эскадры, ширина реки. Зато укреплений, по ее берегам, как и ожидал — не оказалось. Несколько замков, которые не могли нас достать физически — не в счет. Старые, еще римские, укрепления вдоль левого берега Темзы, лихорадочно подновляемые новыми хозяевами — после Портсмута вызывали только печальную ухмылку. Даже сотки на них не стали тратить, обходясь шрапнелью с фрегатов.
К 18 часам поднялись по Темзе до самого Лондона. Подгадывали к этому времени, чтоб застать прилив. Дело в том, что морской прилив глубоко распространяется по Темзе, считай, до самого Тауэра. Римляне и заложили этот город на линии, где морские приливы и отливы сглаживаются. Тем не менее, в отлив течение Темзы набирает силу, и если атаковать нас будут на лодках, то природа добавит защитникам стремительности. А вот в прилив — течение замедляется, и лодки абордажа будут как мишени в тире.
Порадовало, что об этом нюансе на совещании заговорили сами капитаны, без моего напоминания. Приятно, что наука «об использовании особенностей местности» пошла им в прок.
Пока добирались до точки назначения, изучал берега. Впечатление город производил удручающее. Для начала, пахло от него похуже, чем от бомжа моего времени. По реке плыли все нечистоты, какие только можно придумать, начиная от коричневых, колышущихся островков и заканчивая дохлой рыбой. Историки моего времени говорят, что в Лондоне даже специальные «рыбаки» были, вылавливающие утопленников и сдающие их властям за 5 шиллингов. Понятно, что раз были такие службы — то работа приносила приличный доход.
Берега Темзы играли контрастами. То спускаясь к воде аккуратной лужайкой, в глубине которой стояли настоящие дворцы. То по берегу сбегали деревянные, черные от времени снизу, и серые сверху, мостки от покосившегося сарая. Еще берега радовали причалами, далеко нагнувшими в реку, на множестве опор.
Особо отмечал доки и склады, которые мы проскакивали, занося эти сооружения в список, и прикидывая план десантов. Но это будет позже. Сегодня у нас иная задача, формулируемая просто, и грубо. В мое время, подобная политика успела набить оскомину — мы шли запугивать и сеять панику. Не доходя до Лондонского моста, эскадра бросила якоря. Пугало прибыло на свое урожайное поле.
Единственный мост города выглядел необычно. С реки он вообще напоминал обычную городскую улицу, по недоразумению пересекшую реку. Опоры моста стояли настолько часто, что пройти под ними могла только некрупная баржа или лодка. От опор арками поднимались фундаменты домов, между которыми и лежал настил моста.
Дома тут стояли на любой вкус — таверны, трактиры, церкви, просто жилые многоэтажки. Сторожевые башни с самыми настоящими воротами прикрывали вход на мост.
По мосту сновали кареты, которые и породили левостороннее движение в Англии. Да-да, именно этот мост был виноват в необычном, для моего времени, устройстве дорожного движения на Британских островах. Мост построили узкий, и кучера, подстегивающие лошадей, часто попадали кнутом по толпе прохожих. Так как кнут обычно держат в правой руке, и замахиваются от правого плеча — власти города посчитали правильным, чтоб пешеходы находились слева от карет — вот и получилось левостороннее движение.
Кроме того, мост жил двумя уровнями — на верхнем уровне, лежал настил, шли горожане, и кипела обычная жизнь. А под настилом, между арок и опор текла жизнь городского «дна», описанная во многих произведениях моего времени, в том числе, упоминаемая у Марка Твена в «Принц и нищий».
Думаю — мост в это время являлся самой большой достопримечательностью города. И, к сожалению, был еще стратегическим объектом. Как не жаль, но …
Канонерки начали пристрелку к мосту и Тауэру, оставаясь ниже по течению, вне зоны поражения пушек. Понятное дело, оставались мы в этой выигрышной ситуации недолго — англичане подтянули к берегу артиллерию. Как и предполагал — расчеты смертников. Так как подкатить пушки на две сотни метров к фрегатам, и считать, что мы их не видим, говорит либо о глупости, либо об отчаянном положении противника. Англичан глупыми никогда не считал. Снобами — да, пообщался в свое время с ними. Но глупыми — нет.
К 19 часам стреляла уже вся эскадра, за исключением транспортов. Отпор нам дали знатный. Один бастион Тауэра взорвался, причем, без нашего участия — видимо канониры увеличивали заряд пороха в пушках, в надежде нас достать. Но не крепость стала самой серьезной опасностью. От моста сплошным потоком шли лодки с абордажем, и лодочные брандеры. Даже баржу с порохом на нас спустили, благо, эскадра встала расчетливо, и все, что на нас натравливали, выпуская между быков моста — имело слишком большое «подлетное время». Но чувствую, нас начали задавливать интенсивностью атак.
Этот час провел в боевой рубке Духа, тяжело опираясь на поручень и беспрестанно покашливая. Голова работала посредственно, но сделать выводы, о необходимости перерыва она смогла. Отдал приказ заряжать Сороки. Хотел отложить эту акцию устрашения на день высадки десанта — но планы для того и существуют, чтоб было что нарушать.
Пристрелочный залп Дух положил по левому берегу, а Гонец по правому. На две канонерки у нас имелся только один транспорт с ракетами, в связи с этим время обстрела ограничили полутора часами, за которые планировалось израсходовать половину всего ракетного запаса. Но это был, наверное, самые ужасные полтора часа Лондона, затмившие собой четыре дня «Великого пожара», случившегося здесь сорок лет назад, после которого выгорело две третьи города — около 12 тысяч домов. Тогда в огне сгорели, в денежном выражении, около десяти миллионов фунтов стерлингов. Много это или мало? «Фунт стерлингов» следует понимать дословно — один фунт серебряных монеток «стерлингов». Или, 350 грамм серебра примерно. В одном русском рубле 28 грамм серебра, вот и выходит, что Великий пожар Лондона унес 125 миллионов рублей. Чудовищная, по нынешним временам, сумма — 16 годовых бюджетов России. И быстрое восстановление Лондона, за сорок лет, очень громко намекает, на огромный потенциал Англии. Хотя, сказать по правде — англичане ныне в долгах, как в шелках. Плюс делаем им прививку абсолютной монархии. Ну и устраиваем повторение Великих трат. Все это должно дать фору России.
Цинично? Да. Не горжусь этим, ибо нет никакой славы и чести в выжигании практически беззащитных городов ракетными залпами. И офицерам, надеюсь, внушил — что военные, это не парады и награды. Это, тяжелая, порой грязная и несправедливая работа. Ее не стоит стыдиться, но и украшать тут нечего. Рабочие на заводах, что в три смены работают, да в пороховых фортах жизнью рискуют — достойны похвалы ничуть не меньше нас, завоевавших победу их трудом. Впрочем, на философию меня навели крики радости, не смолкающие в рубке. Вот и пришлось напоминать подчиненным, что победа — слово колючее, и у него всегда есть горький привкус.