Закурил на крыльце, глядя в черноту неба, полную звезд. На крыльцо, вслед за мной, вышел старший медик. Пытался вспомнить, как его зовут. Память пасовала.
– Подними их на ноги. Верю, что и так все делаете. Боюсь просто, что этого мало будет. Снимаю все указания об экономии.
Повернулся к медику, попрежнему прячущему глаза. Да что они все, право?!
– Все сделаем…
Кивком отпустил специалистов, явно тяготящихся моим присутствием. Облокотился на перила, выпуская облачко дыма. Так что это было? Конечную стадию подмастерье не видел, дисциплинированно исполнив команду мастера «лягай!». Генераторы Тесла тут обозвали искровыми столбами. Экспериментировали с одним из них уже давно, и втихаря, благо лаборатория делилась на несколько комнаток, а меня увлек самолет. Результатов получили много, но журнал экспериментов еще предстояло найти.
В последнее время мастер увлекся резонансом искровых столбов, применяя опыт радиопередатчиков. Более того, его заинтересовал вопрос встречного резонанса двух искровых столбов, и новая проволока развязала его руки.
Что именно произошло, подмастерье осмыслить не мог. Признаться, мне это тоже не позволял остаточный материализм. Мозг пытался подобрать аналогии, и ближе всех стояла шаровая молния в виде бублика, образовавшаяся между разрядниками двух столбов. Следом за этой мыслью, вторым номером в очереди стояла «чертовщина». Так как произошедшее дальше иначе не объяснить.
Подмастерье говорит, бублик начал быстро расти, а обмотки искровых столбов засветились вишневым цветом. И это притом, что панель предохранителей на генераторе еще в самом начале образования бублика пыхнула предохранителями – энергии, вроде, взяться было неоткуда. Мой материализм выступил категорически против холодного термояда. Но объяснить феномены так и не смог. Разве что согласился с переносом продолжения экспериментов в этом направлении подальше от Долины.
Подавил в воображении совершенно дикую картину поднимающегося огненного гриба. Паранойя совсем распоясалась. Не. Может. Такого. Быть. Выбил трубку о перила, стряхнув рукой попавший на крыльцо пепел. Не может. Но лабораторию перенесем севернее, в ложбинку береговых гор. Отдам им со склада три оставшихся электрогенератора и всю проволоку. Будем работать посменно. Парами. И телефон туда проведем. Пусть не верю в домыслы, но мешать людям не буду. Самому интересно, что получится. Ведь чтото интересное у Николы было. Было! Раз страшилки до моего времени дошли.
Утром, у навеса столовой, толкал речь, что ничего страшного не произошло. Никакой чертовщины. У нас все лаборатории освящены. А молнии, бьющие в небо, это еще мелочь – и не такое видели. Самолет, отчегото, никого уже не пугает.
Через два часа был повторный дубль, для царевича. С ним вышло сложнее, так как он требовал объяснений феноменам. Вот до чего дожили! Уже ведь не отговорится промыслом божьим. Так и сказал ему в лоб – неведомый феномен. Алексей впал в задумчивость. Видимо, он считал, что в моем времени неведомого уже не осталось.
Чушь это. Чем больше узнаешь о мире, тем явственнее понимаешь мизерность своих знаний. Пройдут сотни лет, люди опутают землю линиями связи, но под видеокамерами в лесу вполне может сидеть неизвестный, мохнатый, гоменид и поплевывать в камеру скорлупками разгрызенного желудя. Океан как хранил, так и будет хранить свои тайны. Сбесившиеся от своего неведенья ученые начнут объяснять закономерности микромира шизофреническими теориями, поминающими и вероятности, и дуальность… только что не руку Господа. Хотя, и к этому некоторые будут склоняться.
Так почему не признаться уже сейчас? Не ведаю, как это происходит. Мне плевать на звание почетного академика Московской и Петербургской академий. Не знаю! Вот засуну в плазму руки по локоть, может, тогда и соображу чего. Да и то вряд ли. Мы тут все практики собрались. Наше дело стены лбом прошибать, взрываясь в лабораториях, горя в самолетах, штормуя в утлых корабликах…
За нами придут умные, образованные. Соберут наши обгоревшие дневники, обобщат, глядя задумчиво в окно, может, даже поэкспериментируют с итоговыми мыслями. И назовут своими именами новые теории или процессы. Или не назовут. Но за них это сделают благодарные потомки, помнящие только последнего в длинной череде экспериментаторов.
Царевич вежливо попросил не добавлять ему головной боли философией. Не ведаешь, и бог с ним. Никто не винит. Похмыкав Алексей добавил, что мне все одно ненужно беспокоится о репутации – для него, и наших колонистов, она будет всегда, а для остальных… Тут царевич поинтересовался, не забываю ли вести дневники. С чистым сердцем признался, что пишу ежедневно. Но мне не поверили. Напрасно. Алексею стараюсь не врать. Действительно каждый день бумаги мараю. То эскизы с описаниями, то инструкции с заявками. Бюрократии хватает. Так что, пишу ежедневно. И научился честно, но обтекаемо, отвечать на вопросы.
После разговора, все одно, осталась горечь на языке. Проведал электриков в медпункте. Как умничают лекари – «состояние ровно тяжелое». И сколько таких «Никол» было перед Вольтом, Эдисоном и прочими именитыми? Вспомнился фильм моего времени, с выдуманной фразой – «на бочку пороха его посадил, пущай полетает». Сколько таких было в реальности? Сколькие маялись всю жизнь «неведомым», но не могли отойти от сохи?
Сел в столовой за прибранный стол, задумчиво перебирая страницы блокнотика. Просмотрел прогнозируемые финансы. Могу истратить миллион рублей, если конечно в России примут номинал наших «банковских» монет, и мне их разменяют.
Алексей, пришедший от эллинга на побережье, поднявший себе настроение встречей с Аистом, уселся рядом на лавку, спиной к столу, опершись на край столешницы и заглядывая в мой блокнот. И у него волосы отросли. Надо же, не замечал…
– Что опять удумал?
Повертел мысли про «соху» так и эдак…
– Как мыслишь, Алексей, коли в родах крестьянских детей маленьких скупим, нас анафеме не придадут?
– Каких детей. Ты о чем?
Царевич безмятежно осматривал поселок, широко раскинув по столу локти.
– Из России малых привезти. На одно взрослое место в корабле трое мелких поместятся. На десяток спиногрызов, одного… одну взрослую воспитательницу…
Алексей улыбнулся загадочно.
– Граф. Ты о чем? Не меньше двух!
Настала моя очередь непонимающе хлопать глазами, пока не дошло, о чем он.
– Вот ты что выберешь, два десятка девушек ныне, или шесть десятков через десять лет?
Царевич перестал улыбаться, и стал серьезен.
– Ныне! А то не ведаешь, какие споры по поселениям бродят?
Тяжело вздохнул, мысленно соглашаясь. Но кто ж знал, что Беринга столько ждать будем? Во! Не буду его душить. Отдам колонистам.
– А с анафемой как?
Алексей отмахнулся.
– Не придумывай. К чему нам такое? Работные руки нужны, а не рты пустые.
Положил раскрытый блокнот перед царевичем.
– Тогда сюда посмотри. Работных привезем, дети малые у них появятся. Но будут только малые да старые. Промеж них иных лет нет. Плохо это. Да и работный люд нам батюшка твой не даст. Ему самому он край как нужен. Переселения великие, земель новых много. Не даст. Детей легче отпросить будет.
Тема царевичу явно была неинтересна. Отложил убеждения на потом – все одно ему этим заниматься. Он мне обещал, обратно в Россию с ледовыми кораблями вернутся и все дела уладить. А список дел для него уже в трех папках лежит, общим весом килограмм под десять.
Солнышко заливало Долину теплом и светом. Благодатный край. Не верилось, что на Аляске ныне ниже нуля и идет снег. У Анадыря еще лед не взломало. А каково в эти годы пришлось береговым нарядам ледового пути, даже боюсь представить. Когда они сменятся, предложу им жить в Алексии. Тут хоть и ветрено порой, и гурий недостает, но райские ворота явно гдето рядом.
Двадцать девятого апреля канонерка привела два кэча из Саверсе и Порт Росса. Кворум, наконец, был достигнут, товары разгружены, наступало время официальных мероприятий.
Новички выглядели наиболее качественно из всего, что доплелось до акватории столицы. Тем не менее, решил отложить старт до десятого мая, давая время довести до ума все корабли.