Нас было так плохо видно даже на самом близком расстоянии, что одна большая джонка с огромным чернеющим парусом промелькнула у самого борта и, кажется, чуть не послужила причиной повторения Гулльского инцидента в сингапурских водах. По крайней мере я слышал, что на одном из кораблей по ней сделали выстрел, и лишь счастливая осечка спасла на этот раз от нового "инцидента".Но никто нас не осветил, и мы беспрепятственно продолжали свой путь в полной готовности натолкнуться на всякий неожиданный сюрприз со стороны японцев тотчас же по выходе из безопасных территориальных вод пролива. Около семи часов утра к отраду приблизился маленький колониальный голландский крейсерок и, став на правом траверзе "Николая", пошел рядом с нами.
Вскоре после подъема флага адмирал сигналом приказал провести учение ’’изготовление корабля к бою”, и в это же самое время слева (к северу) от нашего курса показались дымки, а затем три друг за другом идущих рангоута. Мы, конечно, решили, что это поджидающие нас японцы, и через пять минут изготовились к бою вплоть до раздачи индивидуальных перевязочных пакетов.
Помню, какое хорошее и бодрое настроение было тогда как у офицеров, так и у команды. Нечего и говорить, что все наличные трубы и бинокли были направлены на приближающиеся корабли, и скоро в дальномер, дающий большое увеличение, разобрали силуэт большого трехтрубного крейсера, идущего впереди. Расстояние в этот момент до него было около 10 миль, и состояние напряженного ожидания царило на всем отряде. Но вот мы сблизились, и оказывается, что предполагаемые враги идут не на нас, а держат курс в Сингапур. Затем становится видно, что флаг на крейсере не японский, а итальянский, а следующие за ним суда не военные, а просто 01ромный рангоутный пароход "Messaged Maritime”, а позади него обыкновенный купец. Итак, наша первая тревога оказалась ложной. Пробили отбой, и на броненосце все приняло свой обычный вид. И помнится, что на наших лицах в это время было написано выражение какого-то разочарования.
Голландский крейсерок, постепенно отставая и, видимо, сфотографировав наши корабли, около полудня повернул обратно. Мы же продолжали идти своим прежним курсом. Около часу дня, когда все берега уже давно скрылись из виду, вдруг раздались звонки машинного телирафа, и ход сразу застопорили.
Я в это время только что сменился с вахты и сидел за обедом в кают-компании. Подобные остановки, не раз случавшиеся в пути, ни у кого не вызывали особого любопытства, но восклицание выглянувшего в иллюминатор вестового, что к эскадре приближается пароход, заинтересовало меня и побудило пойти на мостик.
Оказалось, что все суда стоят неподвижно и к борту "Николая" действительно подходил маленький пароходик, вернее даже катер. Видно было, что из него кто-то вылез на палубу "Николая", потом туда подали несколько тюков, а через полчаса катер отошел и скоро скрылся из глаз.Тогда адмирал дал ход, а за ним тронулся вперед и весь отряд. Нет надобности говорить, до какой степени мы были заинтересованы встречей с этим таинственным суденышком. Через полчаса сигналами и семафором сообщили, что такие-то и такие-то офицеры отрада произведены в следующие чины, из чего и было заключено, что доставлена почта и телеграммы.
Вот здесь я опять упомяну о "небогатовской удаче",сопутствовавшей ему все время плавания. Рассчитывая на рандеву с бывшей в Батавии "Костромой", Небогатой совершенно не думал о возможности встречи с катером, и для него она явилась, по-видимому, неожиданностью. Одним из агентов катер этот был выслан в море нам навстречу и ждал нашего прихода уже два дня. Но ведь стоило адмиралу изменить курс к северу на час раньше, и катер, еле приметный даже в двух милях, так и остался бы незамеченным. А известия, доставленные им, оказались чрезвычайной важности.2*
Соединение эскадр
23 апреля в день тезоименитства Государыни Императрицы Александры Федоровны, когда на всех судах молебны подходили к концу, на "Николае" вдруг взвился сигнал. "26 апреля предполагаю стать на якорь в такой-то широте и долготе, rue соединюсь со второй Тихоокеанской эскадрой". Кратко, по в то же время как много для нас сказано в этом адмиральском сигнале!
Трудно представить себе ту радость, которая охватила всех и каждого при этом известии. Так вот она наконец цель нашего похода, быстрого, энергичного, но в то же время отличавшегося полной неопределенностью. Ведь сам по себе наш отряд был настолько слаб, что немного сил надо было уделить японцам для нашего истребления. А так как мы, невзирая ни на что, шли все же во Владивосток и, по-видимому, ничего не знали об эскадре вице- адмирала Рожественского, то на пути предполагали всякие случайности.
А вот теперь оказывается, что всего лишь через три дня мы соединимся с нашей эскадрой, рисовавшейся воображению всем чем- то сильным, грандиозным, несокрушимым. И эту эскадру, эту силу мы увеличим еще своими хорошими 10-дюймовыми пушками, сольемся с ней и пойдем вместе на верную победу…
Как радостно прошел в этот день обед в кают-компании, как шумно встречались полные надежд тосты и, увы, как близко было разочарование, ужасное, горькое! Не могу не вспомнить о памятном для всех "ушаковцев" разговоре, происходившем в этот день за обедом. По случаю праздника командир обедал у нас и был весел и разговорчив. На стене кают-компании висел прекрасный портрет Ф. Ф. Ушакова, подаренный броненосцу одним из потомков славного адмирала.
Капитан 1 ранга В.Н.Миклуха, бывший очень начитанным человеком с богатой памятью, являлся весьма интересным собеседником. На этот раз он вспомнил и рассказал нам некоторые случаи из жизни доблестного старика и, указывая на портрет, высказал свою полную уверенность, что и корабль его при встрече с врагом останется достойным своего славного имени. И, глядя тогда на взволнованного Миклуху, можно было с уверенностью сказать что это человек идеи, командир, за которым смело пойдут в бой все его подчиненные, и что этот бой может оказаться трагичным, но славным. И Миклуха доказал это через три недели, с честью выйдя из трудного положения и отдав жизнь, навсегда сохранил во флоте свое честное имя.
Усилив до последней крайности предосторожности по ночам, утром 26 апреля мы приближались к условному месту встречи эскадр. Трепетно бились все сердца, команда с раннего утра не отходила от борта, офицеры и сигнальщики с трубами и биноклями сидели на марсе. Но не было видно ни бухты, ни судов. Никто, против ожидания, не встретил нас у этих незнакомых берегов, а между тем минувшей ночью аппарат нашего беспроволочного телеграфа принимал и печатал позывные "Жемчуга" и "Изумруда", и, очевидно, наши разведчики находились где-то по близости.
Адмирал был поставлен в затруднительное положение. Действительно, мы пришли в условленную широту и долготу, приблизились к совершенно неизвестному берегу, изрезанному глубоко вдающимися и извилистыми бухтами, и понятно, что идти в одну из этих бухт, не имея ни разведчиков, ни миноносцев, ведя с собой транспорты, оказывалось весьма рискованно, а потому отряд остался ждать в море. Но вот около полудня начали получать по радиотелеграфу какие-то знаки, отрывочные слоги, а затем и слова.
"Мономаху", обладавшему наиболее высоко помещенным приемником, было приказано вызывать "Суворова" и давать в то же время свои позывные. Через несколько минут пришла депеша “Владимиру Мономаху" исполнять приказания "Суворова”. “Мономах” указал свое место, а с невидимого "Суворова" дали курс, согласно которому отряд и тронулся навстречу эскадре.
Теперь, с уменьшением расстояния, телеграфные переговоры принимались уже всеми станциями и велись непрерывно. Около 3 часов дня впереди нашего курса показался дым, затем начали вырисовываться рангоуты и трубы, обозначился хорошо приметный их желтый цвет и черная окраска корпусов броненосцев, и перед нами во всей красе явилась давно ожидаемая, желанная вторая Тихоокеанская эскадра. Трудно словами выразить и передать то чувство восторга, которое я да и многие другие испытывали в это время.
2
*Более подробно об этом полном драматических приключений событии и его главном действующем лице матросе В. Ф.Ьабушкине вы можете прочитать в романе А.С.Новикова-Прибоя “Цусима ”-прим.ред).