— На прогулку!
Я не хотел показываться лишний раз в караульном помещении и, сказавшись больным, отказался от прогулки.
— Пришлите только кипяток, — сказал я унтеру, очень обрадовавшемуся моему отказу.
Через несколько минут Бурцев был уже в моей камере с чайником в руках. Как раз в эту минуту в коридоре раздался чей-то крик, унтер-офицер отвернулся, и, воспользовавшись этой минутой, я передал Бурцеву записку.
Было шесть часов вечера, когда Бурцев известил меня об окончательном согласии Штрыка действовать с нами.
Я снова продумал весь план побега. Всё было уже готово и предусмотрено. Даже одеяло для устройства чучела было приготовлено заранее. До смены, в которую я должен был бежать, оставалось ещё девять часов.
«Однако как долго придётся мне ещё сидеть тут!» — подумал я.
Подумал и вспомнил, с каким трепетом и восторгом думал я вчера только о долголетней каторге. Вчера не было ничего впереди, а сегодня — целая жизнь.
Пробило семь часов вечера.
Штрык снова появился в коридоре.
— Что нового? — спросил я его.
— А вот записка, — и он передал мне записку с воли.
«Всё будет приготовлено, — писали друзья. — Вы выйдете с Бурцевым. Штрык передаст свой пост другому часовому и выйдет позже вас. Под горой и вас и его будут ожидать товарищи. Бурцев подведёт вас к нам.
Пароль: «Анюта». Будьте тверды и спокойны».
— Ну вот, видите, как товарищи заботятся о нас... С такими помощниками можно не сомневаться в успехе, — сказал я Штрыку.
— Я не боюсь, — ответил часовой, — только одно меня беспокоит: что, если товарищи не будут ждать меня? Куда я пойду? Я не знаю в городе ни одного человека.
Я дал ему адрес Канторовича.
Теперь надо было предохранить себя от вмешательства Схиртладзе.
Воспользовавшись тем, что он попросился в уборную, я также постучал в дверь. Нас вывели вместе.
— Ну, как дела? — спросил он меня, как только мы очутились в уборной.
— А дела такие, — сказал я ему, — что издавна в тюрьме существует обычай — пришивать предателей.
Схиртладзе начал что-то испуганно лопотать.
— И если я ещё раз замечу тебя у волчка, утром или вечером, днём или ночью, — прервал я его, — то сообщу о тебе ребятам, и тогда сам знаешь, что будет.
В одно мгновение этот человек изменился до неузнаваемости. Его лицо вдруг вытянулось, посерело, он стал дрожать, как в лихорадке. Он, кажется, готов был упасть на колени и молить о пощаде...
В девять часов вечера кончилось дежурство Штрыка. На пост вступил тот самый часовой, который должен был заменить его после побега. Его надо было приучить к виду чучела. Я лёг на койку и, накрывшись одеялом с головой, притворился спящим.
Тихо, томительно тихо было на гауптвахте. Кругом всё замерло. Только за окном раздавались шаги часовых, да по временам доносилось протяжное и гулкое «слушай».
Но вот раздался условный стук в дверь; я вскочил: у дверей стоял Штрык.
— Приготовьте чучело.
Я соорудил чучело и покрыл его одеялом.
Но ключ не подходил к замку.
В нашем распоряжении оставалось полтора часа. Сделать за это время новый ключ не было никакой возможности.
— Ну что, как дела? — раздался из окна, выходящего во двор гауптвахты, голос Бурцева.
— Ключ не подходит, — сказал Штрык, обращаясь к нему.
Бурцев взял ключ и побежал к товарищам, дежурившим недалеко от гауптвахты.
К счастью, среди них оказался слесарь. Он тут же подпилил ключ, и когда Бурцев снова принёс его, Штрык открыл им дверь без труда.
— Ну, сейчас надо выходить, — сказал он, когда я кончил бриться. Но в эту минуту снова выросло неожиданное препятствие.
Как раз в этот день на гауптвахте дежурил «плохой» унтер-офицер. В таких случаях заключённые мстили ему единственным имеющимся в их распоряжении способом: не давали возможности унтеру спать целую ночь, просясь из камер.
И вот в два часа ночи раздался стук в дверь, за ним другой, третий...
Теперь я снова не мог выйти, так как уборная находилась в коридоре. И там же находился унтер.
Время шло.
— Половина третьего, — шепнул мне Штрык, проходя мимо камеры.
Ещё полчаса — и всё потеряно. Арестованные продолжали стучать.
«Остаётся двадцать минут. Что ещё нужно делать?» — спросил я себя.
Вспомнил: нужно держать себя в руках.
— Осталось пятнадцать минут, — снова раздался шепот Штрыка.
Стук внезапно прекратился.
— Идите, — сказал Штрык, снова отворяя дверь моей камеры.