— Андрей Дмитриевич, уйди! Христом-богом прошу, не заставляй на душу грех принимать!
Бурцев пробовал было настаивать.
— Подожди, — сказал я, отстранив Бурцева и обратившись к солдату. — Есть у тебя лишний кушак?
— Да вот, — арестованных.
Он открыл сундук и вытащил целую пачку солдатских кушаков. Я схватил первый попавшийся.
— Получай за кушак!
Бросил ему свою шинель, схватил Бурцева за руку и увлёк его за собой из сторожки.
Было уже утро, когда мы вышли на улицу.
Мы были на окраине города. До Нахимовского бульвара, где находилась квартира Канторовича, было очень далеко. От утренней поверки нас отделяли считанные минуты. Если ещё какой-нибудь час мы пробудем на улице в денщицких мундирах, в которых мы ушли из тюрьмы, нас неизбежно схватят.
— Едем, — сказал я Бурцеву и решительно направился к стоявшему невдалеке извозчику.
— Куда?
— Разумеется, к Канторовичу.
Читатель уже заметил, что Бурцев, проявлявший изумительную находчивость на гауптвахте, совершенно растерялся, как только вышел вслед за мной из тюрьмы. В этом нет ничего удивительного. Покинув гауптвахту, он очутился в подполье, в совершенно непривычной для него обстановке. Здесь у него не было никакого опыта.
— Если ты не поедешь, я один поеду, — сказал я ему на ходу.
Это подействовало.
Я приказал извозчику остановиться метрах в пятистах от квартиры Канторовича.
— Плати, — сказал я Бурцеву.
У него оказались две золотые пятирублёвые монеты. Одну из них он подал извозчику.
— Сдачи нет!
— А у меня других нет.
— А мне какое дело!
Лавки были закрыты. Что было делать? Дать извозчику пять рублей — значило сразу возбудить подозрение. Я пустился на хитрость.
— Да дай же, братец, сдачи! Мы и так загуляли; офицер, поди, встал уж. Знаешь, наше дело — денщицкое!
— Да нет у меня, толком говорю тебе!
— Ну, нам ждать нельзя. Бери пять рублей, да скажи, где стоишь: приду к тебе за сдачей. Отдашь ведь?
Извозчик и тут стал протестовать:
. — Не хочу твоих денег. Потом скажешь, что десять рублей дал мне.
Долго мне пришлось убеждать его, прежде чем он согласился отпустить нас.
Ворота того дома, где жил Канторович, были уже открыты. Дворник подметал улицу. Выждав минуту, когда он отвернулся, мы незаметно проскользнули во двор. Через мгновенье мы были окружены своими. Началось переодевание. Надо было торопиться. Квартира Канторовича была вообще ненадёжна. Кроме того, этот адрес был известен Схиртладзе. Молодая девушка — сестра или невеста Канторовича, сейчас уже точно не помню — стояла у застеклённого окна, выходящего на лестницу.
— Полиция, — вдруг шепнула она.
Мимо окна быстро промелькнуло белое пятно военного кителя. В то же мгновение раздался длинный, тревожный звонок.
— Другого выхода нет? — спросил я девушку.
— Нет.
— Оружие есть? Девушка принесла револьвер.
Бурцев стоял у окна, выходившего на лестницу. С этой позиции он в случае необходимости мог выскочить через окно. Сам я стал немного поодаль, в глубине передней, скрывшись за шкафом.
Дверь сотрясалась от ударов.
— Гасите свет и открывайте дверь, — сказал я девушке.
Твёрдым шагом она направилась к двери. Щёлкнул замок.
— Господин Канторович здесь?
— Его нет в городе.
Я не видел вошедшего. Но что за странный, дрожащий голос? Так не говорят полицейские.
— Не может быть! Я умоляю вас... Он должен быть здесь.
— Говорят вам, его нет! — уже строго ответила девушка.
Но я уже понял, в чём дело, и вышел из своей засады.
В ту же минуту с каким-то беззвучным рыданием человек в белом солдатском кителе бросился ко мне.
Это был Штрык.
В три часа ночи он подвёл часового первой смены к дверям моей камеры и, указав на чучело, сдал пост. До рассвета Штрык находился на гауптвахте, а затем незаметно вышел и направился к городу. Не найдя товарищей, которые должны были ожидать его на условленном месте, Штрык, полный тревоги, отправился по данному мной адресу.
Глава XII
Поединок
Было уже семь часов утра. На гауптвахте нас давно хватились. Не было никакого сомнения, что полиция Севастополя была мобилизована для розысков. Но и побег наш организовали опытные подпольщики.
Товарищи предусмотрели всё до последней мелочи.
Для всех троих были заранее заготовлены костюмы: для меня — форма гимназиста, для Бурцева и Штрыка — штатские костюмы.
Попросту забавна была телеграмма, посланная в Петербург начальником севастопольских жандармов: