Миноносцы виднелись по всем направлениям. Они следили за лучами прожекторов своих вспомогательных крейсеров, которые, открывая “Нахимов”, указывали лучом (наклонением фонаря) его путь. Следуя указаниям луча, миноносцы направляли свои атаки. Уклоняясь от этих атак, крейсеру пришлось ложиться на различные румбы. Миноносцы, потеряв крейсер, проскакивали мимо.
Около полночи, после больших усилий, удалось подвести пластырь. Работа была затруднена еще и тем, что шкоты рвались много раз, задевая за острые края пробоины. Пробоина оказалась настолько велика, что пластырь закрыть ее как следует не мог Явилась необходимость еще подвести пластырь-парус. Для подводки паруса пришлось заводить новые проводники; их особенно тяжело было провести. Крейсер сильно сидел носом, и трудно было перекинуть проводник через таран, находящийся глубоко под водой. В конце концов пластырь-парус подвели, но, к сожалению, он продержался недолго и скоро лопнул. Пытались подвести третий пластырь. Но никакими усилиями его не удалось завести.
В момент получения пробоины, около 8 ч. 30 м., “Нахимов” шел с эскадрой за “Сисоем Великим”. Вследствие уменьшения хода крейсер отставал от эскадры, и вскоре она совсем скрылась. Я прекратил боевое освещение, кроме того, пришлось совсем закрыть свет в батареях и на палубах, так как он проникал наружу через многочисленные пробоины в бортах и орудийные порты. Благодаря этой мере, миноносцы проходили мимо крейсера, не замечая его, несмотря на то что вспомогательные крейсера временами нас освещали.
Когда первый пластырь был подведен и я получил возможность в большей мере располагать ходом крейсера, я решил было идти на соединение с эскадрой. Но около 12 ч. 30 м. на SO были слышны настолько отдаленные выстрелы, что мне стала ясна невозможность догнать. Около этого времени вполне определилось, что крейсер с плохо подведенным пластырем долго на воде не продержится. Поэтому я решил идти к Корейскому берегу, справиться там с пробоиной и затем перебраться во Владивосток. Я лег на NW, не будучи уверен, что за время боя я прошел северную оконечность о-ва Цусимы.
Но на NW идти не удалось. Мне все время приходилось менять курсы в зависимости от нападавших миноносцев. Миноносцев было много, и они появлялись с различных румбов. Корпусов их не было видно: ночь была слишком темна, но они все время переговаривались между собой и показывали опознавательные огни друг другу. Избегая атак, я ложился на W, SW и даже на S.
Управление крейсером представляло собой большие затруднения, главным образом оттого, что пробоина пришлась близко к форштевню, да и крейсер сел глубоко носом. Руль ходил вначале 10-15° влево, затем его клали почти на борт, чтобы крейсер удержать на курсе, а под конец “Нахимов” перестал слушаться руля, и пришлось действовать исключительно машинами.
Около 1 ч. 30 м. перед восходом луны миноносцы перестали беспокоить крейсер. Невозможность подвести пластырь я приписываю также темноте, в которой это производилось, и крепко рассчитывал на лунный свет. Наконец около 2-х часов луна взошла. Тотчас же принялись исправлять шлюпки и заводить новые стрел-тали. Но подводка пластыря не пошла успешнее, так как крейсер за это время уже слишком глубоко осел. Вдали к W показались очертания высокого берега. Видя безуспешные старания подвести пластырь и замечая, что положение “Нахимова” безнадежно, я решил спасти раненых и хотя бы часть команды, а потому начал держать к показавшемуся вдали берегу.
По определению берег оказался северной оконечностью острова Цусима. Крейсер шел малым ходом, прибавить который было нельзя, так как переборки сдавали. Когда начало светать, мы были от берега милях в 10. Подойдя еще немного и опасаясь, что крейсер при таком малом ходе затонет на слишком большом расстоянии от берега и спасение команды станет невозможным, я развернулся и пошел к берегу кормой.
Находясь в милях 5 от берега и не желая, чтобы крейсер затонул на мелководье, остановил машины. Лот показал сначала 50 сажен, а потом, когда “Нахимов” совсем остановился, глубина была 42 сажени. Как только крейсер остановился, было приступлено к спуску уцелевших гребных судов, а также к уничтожению всех секретных бумаг, шифра, сигнальных книг и вахтенных журналов, что было исполнено.
Спущены были два гребных катера, на которые снесли раненых нижних чинов и мичмана Де-Ливрона; с ними отправился на берег старший врач коллежский советник Зорт. Вместе с катерами спустили первый минный катер, на котором заблаговременно развели пары, вельбот и шестерку. Спуск барказов представлял большие затруднения, так как левый шпиль во время боя был разбит и вместо него пришлось поставить команду на стрел-тали. Команда, выдержав 7-ми часовой бой и проработав без пищи и сна всю ночь, валилась от усталости.
Первый барказ удалось спустить благополучно. На спущенные шлюпки была посажена команда, но в таком количестве, что офицеры, не желая занимать место и представляя возможность спастись нижним чинам, не сели ни на одну из них Вдали от N-да показался японский миноносец, быстро идущий, по-видимому, на SO и вначале нас не замечая. Но, как только он обратил внимание на крейсер, изменил курс и, описав большой круг, остановился и стал издали наблюдать за нами. Вскоре после этого на горизонте показался от S японский крейсер, по-видимому, вызванный миноносцем. При его появлении я приказал открыть кингстоны. Это был, как я узнал потом, вспомогательный крейсер “Садо-Мару”.
Видя, что “Нахимов” продержится на воде не долго, я приказал оставшейся на крейсере команде разобрать из траверза койки и одевать пояса. С большим трудом спустили второй барказ. Не поместившимся на нем было приказано бросаться за борт.
Когда японцы убедились, что крейсер тонет и команда его покидает, они дали ход, приблизились и начали спускать гребные суда. “Нахимов” уже почти весь был в воде, когда одновременно пристали две японские шлюпки, одна с миноносца, другая с крейсера с предложением мне и оставшимся офицерам спастись на них. Я твердо решил не покидать “Нахимов”, пока хотя бы самая малая часть его палубы находится не поверхности. Убедившись в безуспешности уговоров и видя, что крейсер с минуты на минуту скроется под водой, японцы отошли. Я остался на крейсере вместе с лейтенантом Клочковским.
Как только шлюпки отвалили, крейсер быстро пошел ко дну носом вперед, повалившись на правый борт. Напором воды меня выбросило на поверхность, где я увидел, что японские крейсер и миноносец быстро уходят от места крушения. Попавший в воду вместе со мной лейтенант Клочковский протянул мне обломок доски, за который я ухватился. При его помощи я старался достичь берега, но волнение нас уносило в море. Вследствие напряжения во время боя и прошлой ночи и долгого пребывания в воде я потерял сознание. Вытащены из воды мы были после полудня случайно проходившими рыбаками. Своим спасением я обязан исключительно лейтенанту Клочковскому.
Считаю своим нравственным долгом заявить, что весь личный состав крейсера, офицеры и нижние чины как во время боя, так и после него вплоть до гибели “Нахимова” вели себя выше всякой похвалы. После боя, утомленные нравственно и физически, они сделали все возможное, чтобы предотвратить гибель вверенного мне крейсера. Каждый из них смело может сказать, что честно исполнил свой долг.
В особенности прошу обратить внимание:
На поступок лейтенанта Клочковского, пробывшего 26 часов на мостике, оставшегося на крейсере до последнего момента.
На поведение капитана 2 ранга Мазурова, принимавшего главное участие по исправлению всех повреждений, тушению пожаров и спасению людей; его присутствие было видно всюду, где необходима была умелая распорядительность.