Вот он, в крестике!
Я дернул за шнур. Выстрел. Пламя. Грохот…
И вдруг - полная тишина. Оборвалась пронзительная, терзающая нота боя.
Эхо песни покатилось через поля и замерло где-то в лесу…
Бойцы с минуту глядели друг на друга, ошеломленные наступившей тишиной, не соображая, что произошло.
И вдруг в погоревшей, разбитой снарядами траве, где-то совсем близко, щелкнул кузнечик. Щелкнул - и пустил трель. Эту трель подхватил другой, третий, и через минуту шумно, весело, на разные лады застрекотала вся степь.
Бойцы, словно вдруг пробудившись, толпой бросились к орудию, спеша заглянуть в чудесное стеклышко.
- Ура-а!… Победа!
Тут одним прыжком подскочил ко мне Малюга и облапил меня, едва не задушив своей пышной бородой.
Я, как мог, вырывался.
- Нет, не пущу! - гудел старик. У него были слезы на глазах. Обманывал меня, старого, обманывал, и совести нет… Ты - артиллерист, командир доскональный. Наш красный офицер!
- Да разве?… Что ты!… - Грудь у меня стеснило от радостного сознания: «Вот и сдал экзамен на красного офицера… Как просто это получилось: сами солдаты приняли экзамен».
Малюга отступил на шаг и посмотрел на меня с укоризной:
- Не обижай старого человека, командир, признавайся, что ты из артиллеристов! Да этакой стрельбой мы их всех, злыдней, порушим!
- Ясно, порушим, - сказал я, оправляя на себе гимнастерку. Внутри меня играла каждая струнка. - На то идем! - И я крепко пожал старику руку.
- Ну, кажись, теперь поладили… - сказал Федорчук, шумно вздохнув.
Матрос стоял с рупором наготове и давно уже ждал от меня приказания.
- Тяжел старик, а все ж таки заправил ты ему мозги под фуражку… Вперед, что ли?
Матрос закричал в рупор:
- Эй, на паровозе! Вперед, беструбная команда!
Со скрипом, тяжело переваливаясь с борта на борт и усыпая путь вывороченными из гнезд болтами, гайками, обломками досок и бревен, наша «Гандзя» двинулась к башенному бронепоезду.
Мы приближались осторожно, с заряженным и наведенным орудием: подлый и коварный враг был опасен и в своей агонии.
Подъехали. Мои артиллеристы, железнодорожники и пулеметчики враз, по команде, выпрыгнули с винтовками из вагонов, оцепили умолкнувший бронепоезд и начали медленно сжимать его в кольцо.
Взглянув на поезд, такой еще грозный в недавнем бою, я невольно остановился: груда обломков - это было все, что осталось от стального страшилища!
Наш тяжелый снаряд, как оказалось, угодил в головной двухбашенный вагон поезда. От броневой крыши до самого основания вагона зияла огромная пробоина, расчленившая вагон надвое. Стальные листы корпуса, усеянные заклепками, от взрыва разъехались по швам и висели рваными лоскутьями.
Через пробоину и распоротые швы я увидел внутри вагона трупы.
Я пошел по цепи своих бойцов, чтобы осмотреть весь поезд. Вот заграничный паровоз, грузный и неуклюжий в своей броне, как черепаха. Паровоз стоял, уткнувшись между рельсов; передние колеса зарылись в землю по самые цилиндры. Видно, своротило его на ходу. Тендер паровоза был смят в гармошку, на тендере лежал, придавив его всей своей тяжестью, задний броневой вагон…
Башен на вагонах не было. Похожие теперь на огромные скорлупы, они валялись в траве. На местах башен торчали только пушки. Пушки сорвались со своих тумб, - должно быть, от удара при крушении поезда.
На нас в упор глядели из бойниц вагонов пулеметы…
Я придержал своих бойцов, которые в нетерпении напирали со всех сторон на врага.
- Петлюровские бандюги, сдавайся! - крикнул я, выступая вперед с наганом.
Молчание…
- Есть живые? Выходи! - крикнул я, выждав с минуту.
В вагонах послышался шорох, приглушенные голоса. Потом откуда-то из-под обломков начали поодиночке выползать бледные, трясущиеся люди в коричневых английских френчах. Они махали нам белыми тряпками, останавливаясь на каждом шагу и бормоча:
- Неволей служим. Не убивайте. Забрали нас, не спрашивали…
- Солдаты, что ли? - крикнул, теряя терпение, Федорчук. - Выходи без канители. Стройся все!
Пленные приободрились и подбежали к Федорчуку.
- Оружие, документы есть? - говорил он, ощупывая каждого. - Опоражнивай карманы!
Всех солдат набралось человек пятнадцать.
Сопровождать пленных вызвался племянник. Я назначил в конвой еще двух бойцов, из железнодорожников.
- А кто будет старший? - спросил племянник. Он так и ловил мой взгляд.
- Ты старшим пойдешь, - сказал я, к великому удовольствию парня.
Пленных повели в штаб бригады.
Больше на мой зов никто из разбитого поезда не откликался.