— Сбили? Да неужто?
Матрос бросился глядеть в стеклышко прицела.
— Ах ты окаянная сила… И верно — не видать! Неужто сбили?
Каменотес развел руками:
— Может, и порешила их наша орудия, а может, они, собачьи дети, позицию сменили…
Мы все бросились где попало устраивать наблюдательные посты: кто влез на штабель со снарядами, кто на груду опорожненных ящиков, кто на борт. Смазчик вскарабкался выше всех — на колесо орудия.
Глядели мы, глядели в то место, где несколько минут перед этим мигали злобные огоньки, — и фуражками заслонялись от солнца, и наставляли подзорные трубы из кулаков… Нет больше огней, пропала батарея!
— Ну, братва, — сказал матрос, оторвавшись наконец от прицела. Он громко прокашлялся. — Кажись, товарищи, в этот раз мы потрудились не напрасно. Белым гадам…
Но не успел он договорить, как перед самым бронепоездом грохнул, раскрошив шпалу, снаряд. Рванул поблизости другой снаряд, третий. Повалился, качаясь на проводах, телеграфный столб…
— Ушли, дьяволы! Тьфу! — закончил матрос свою поздравительную речь и махнул рукой. — Наводчик тоже, стрелок… — огрызнулся он на каменотеса. Давай рупор!
Каменотес подал.
— Эй, механик, крути назад, идем до Проскурова! — скомандовал матрос.
Старик сидел на лафете и, не поднимая глаз, сосредоточенно разбирал свои курительные принадлежности: обломок ножа, кремень, трухлявую губку…
Глава четвёртая
К концу дня петлюровцы густой массой прорвались на окраины Проскурова. Бой еще продолжался. За каждый дом, квартал, за перекрестки улиц шли яростные схватки, но уже стало ясно, что Проскуров нам не удержать…
Началась эвакуация: штаб и революционный комитет вывозили из города раненых бойцов, военное имущество, запасы продовольствия. Свертывали работу и выезжали советские учреждения. Толпами бежали из города жители… Все знали, что ожидает этот беззащитный, едва оправившийся при Советской власти городок: лютая расправа озверелого кулачья в военных шинелях с беднотой, убийства, казни, погромы.
В тягостном сознании своего бессилия, угрюмые и ожесточенные, бойцы покидали город… Штаб подготовлял наутро контратаку, и был издан приказ, по которому еще до сумерек должны были выйти из города главные силы бригады. А в полночь было приказано сняться всем остальным, до последнего связного красноармейца.
Наш бронепоезд, пока шла эвакуация, дежурил на станции. Сразу же по возвращении с позиции каменотес, как старший теперь по должности, донес в штаб, что наш командир выбыл из строя. Рапорт этот пришлось составлять троим — Панкратову, Федорчуку и мне; сам каменотес, не очень, видно, полагаясь на свою грамотность, только расписался на рапорте — царапнул подпись закорючкой.
В штабе ответили: «Ожидать распоряжений», и мы, чтобы не терять времени, занялись своим хозяйством: пополнили на артиллерийской базе запас снарядов, зарядов и пулеметных лент, съездили на топливный склад, набрали там дров, потом стали под водоразборную колонку и накачали полный тендер воды.
Незаметно подошел вечер.
На юге темнеет быстро, а в этот раз ночь показалась особенно темной: нигде вокруг ни огонька. Мы сидели в молчании около бронепоезда, даже не видя, а только чувствуя друг друга. Старались не курить, а если кому-нибудь становилось невмоготу без курева, тот бежал на паровоз и высасывал там цигарку, присев на корточки перед топкой.
Темно, хоть глаз выколи! А тут еще поблизости противник… Где он сейчас? Может быть, цепи петлюровцев подбираются уже к станции? В этой темени недолго и в окружение попасть… Пока было светло и в городе шел бой, не стоило опасаться: выстрелы и пролетавшие пули показывали, с какой стороны мог подойти враг. Но с темнотой стрельба прекратилась, и теперь ребята хватались за винтовки при всяком шорохе…
Половина нашей команды находилась у вагонов, а другая половина — в охранении. Эти бойцы стояли цепочкой вокруг поезда на таком расстоянии, чтобы в случае чего можно было подать голос и друг другу и на самый бронепоезд.
Подошла и моя очередь идти в секрет. Я занял свой пост — он пришелся около вокзала — и начал медленно прохаживаться по перрону, стараясь ступать без шума, — перрон был завален грудами обрушившихся кирпичей, битого стекла и штукатурки.
В это время в конце перрона мигнул огонек. Я притаился с винтовкой у стены. Но это оказался свой, железнодорожник. Он навел на мое лицо красный свет, потом зеленый и быстро упрятал фонарь обратно под полу. Однако я успел заметить, что подошли двое. Второй был красноармеец с винтовкой.
— Вам пакет из штаба, — негромко сказал красноармеец, и я узнал в нем нашего штабного вестового.