Не выйдет, господа империалисты! Но все-таки советскому солдату полагается быть начеку… Где же тут думать о доме да проситься на побывку!
Я не стал даже и подавать докладную. Решил не ездить в Питер, а сел и написал батьке длинное письмо. Написал, вижу — и еще надо писать, одним письмом в Питер не обойтись. И соседям надо написать, и товарищам. Не напишешь — обидятся. Я и принялся за письма.
Сижу я как-то вечером, входит комвзвода:
— Завтра вам явиться к начальнику политотдела.
«Что, — думаю, — такое? Зачем вдруг я понадобился начпобригу? Дел у меня с ним не бывало никаких…»
Пришло утро. Отправляюсь в штаб.
Политотдельская комната полна народу. Шумно, накурено. Я протискался вперед. Выдавали газеты, и вместе с красноармейцами у всех столов толпились рабочие. Свежие номера «Правды», «Бедноты», «Известий» переходили из рук в руки. А красноармейцы брали газеты пачками и укладывали в холщовые наплечные сумки — это были наши ротные и взводные «громкочтецы».
Тут же в толпе я увидел начальника политотдела. Иван Лаврентьич был чисто выбрит, обрил даже голову, и от этого его рыжие усы сразу стали выглядеть пышнее и как бы даже удлинились. На груди у Ивана Лаврентьича сверкала новенькая звездочка из красных стекляшек.
Я оправил на себе гимнастерку и подошел к нему.
Он стоял с плотником. Плотник, что-то объясняя, водил аршином по голой стене. Иван Лаврентьич глядел на него исподлобья и покручивал свой пышный ус.
— Ладно, делай, — сказал он плотнику. — Да гляди, чтобы полки как следует были. Не тяп-ляп!
И повел меня к своему столу.
— Ты что же это, грамотей? — сказал он, разыскивая стул, чтобы сесть. Мы тут библиотеку налаживаем, людей не хватает, книг целый воз, а нет того, чтобы прийти в политотдел да помочь!
Я, ни слова не говоря, засучил рукава и шагнул в угол, заваленный старыми и новыми книгами. Там уже ворошились два-три бойца.
— Обожди-ка, обожди, — удержал меня Иван Лаврентьич, — тут я найду кого поставить. А для тебя вот что. Ты ведь техник?
— Техник, — сказал я.
Иван Лаврентьич взял перо и что-то написал на клочке бумаги. Потом передал записку через стол делопроизводителю:
— В приказ! Сапера Медникова Илью зачислить временно по политотделу.
— Ну, а теперь давай поговорим. — Иван Лаврентьич опять поискал свой стул среди толпившихся людей и, не найдя стула, присел на краешек стола. Вот что, — сказал он, усевшись. — В городе есть типография. Какая она, сам посмотришь. Словом, надо, чтобы газету печатала…
Тут нас среди разговора перебили. Ивана Лаврентьича вызвали к телефону, и не успел он и от стола отойти, как его со всех сторон тесно обступили. Начпобриг махнул мне рукой: дескать, кончен разговор.
— Понял, что надо-то? — крикнул он мне уже с другого конца комнаты. Три дня тебе сроку, а на четвертый чтоб выходила газета.
— Есть!
И пустился я исполнять приказание…
Типография в Проскурове была, и рабочие-типографщики уже знали, что затевается газета. Но в этой типографии, кроме афишек заезжих актеров да полицейских объявлений, раньше ничего и не печатали.
Первым делом надо было проверить, исправны ли типографские машины. А как к ним подступиться? Ведь это же все-таки не водопроводное дело…
Глядел я, глядел в типографии на чугунные колеса, обошел их кругом. «Вертятся?» — спрашиваю. «Вертятся, — отвечают рабочие, — если вертеть». «Ну-ка, — говорю, — крутанем!» Крутанули. Забрякали в машине вальцы, начала она махать какими-то рогами. Один из рабочих пустил под вальцы клочок бумаги — бумажка вышла с другого конца машины наружу, ее поддели рога и положили передо мной. Гляжу — и буквы отпечатались:
ПРИКАЗ
Послезавтра, во вторник, должны быть доставлены из каждой деревни, которая получит этот приказ, в германскую местную комендатуру г. Проскурова 40 взрослых, крепких, среднего роста лошадей, которых будет осматривать германская военная комиссия…
Печатник взял у меня из рук бумажку и скомкал.
— Держи карман шире, — усмехнулся печатник. — Дядьки наши по деревням рассудили так, что их благородия германские офицеры и пешком добегут до границы тут недалече, ноги не отвалятся.
— Значит, не дали? Здорово!
— Да что ж, паны невелики, — сказал печатник, — а лошадям лишнее беспокойство.
Рабочие расхохотались и сразу заговорили о деле.
— Будет газета, бумаги только давайте. Пудов хоть с десяток для начала.
Десять пудов бумаги! Да в штабе у нас каждый листок чуть ли не под расписку выдают… Отправился я на поиски бумаги по городу. Где я только не побывал, каких только мест не облазил! День бегал, два бегал — и все никакого проку. Наконец — уже некуда было идти — завернул в аптеку. Думаю себе: «Аптекари всех в городе знают, может быть, и посоветуют мне что-нибудь». Вошел. Гляжу, аптекарь лекарство завертывает и на прилавке у него стопка тонкой розовой бумаги.