Повертел один штурвал, повертел другой - ствол пушки медленно отошел в сторону и чуть приподнялся.
- Добра гармата… - проговорил каменотес, поглаживая бороду.
Он подозвал племянника, велел накинуть на пушку чехол, а сам присел на лафет. Потом, пошарив в карманах, достал и выложил на ладонь стальной обломок ножа, какую-то трухлявую губку, камешек-кремень и коротенькую трубочку-«люльку» с бисерными подвесками.
Набив трубку зеленым табаком-самосадом, старик отошел к борту и приготовился закуривать. Ему предложили спички, но он спичек не взял и стал сам добывать огонь.
Задача оказалась непростая. Старик зажал кремень и губку в пальцах левой руки и с силой чиркнул по кремню сталью. На первый раз ничего не получилось. Он еще раз чиркнул, высекая искры, еще, и наконец губка затлела. Тут он помахал губкой из стороны в сторону, давая разгореться, и с маху сунул ее, как старинный пушечный фитиль, в свою трубку.
Изо рта его, из ноздрей и из трубки в три струи повалил сизый табачный дым, сползая по бороде на расшитую сорочку.
Эх, смачно курит! У меня даже слюна навернулась, и я поспешил скрутить папиросу. Гляжу, и железнодорожники тоже не устояли против соблазна - все достали табак.
«Дай-ка, - думаю, - уважу старика, попрошу прикурить от его коптильной фабрики».
Я подошел к артиллеристу и попросил высечь огонька.
Он поглядел на меня, кивнул и с охотой опять полез в карман за всеми своими приспособлениями. Раздул уголек и протянул мне. Я наставил папиросу, но тут же повалился на старика, и мы с ним крепко стукнулись лбами.
«Фрррр!…» - заверещал кондукторский свисток. Дернулся вагон, лязгнули буфера, и над самым моим ухом рявкнул гудок паровоза.
Тьфу, я даже вздрогнул от неожиданности. Вот медная глотка!
Паровоз подошел вплотную к железному вагону, и нас обдало теплом. Все поежились, вдруг почувствовав холодок раннего утра, и потянулись к паровозному котлу, как к печке.
Но тут из трубы паровоза со свистом полетели искры. Мы шарахнулись, отмахиваясь от них, как от злых комаров.
- Эгей!… - закричали железнодорожники машинисту. - Прикрой сифон-то, не сифонь! Здесь ящики, снаряды!
Искры перестали сыпаться. Машинист выглянул из будки и, разминаясь, сошел на перрон. Я увидел плотного пожилого человека в фуражке с серебряными галунами, в форменной черной тужурке, при часах. Цепочка от часов у него висела через всю грудь.
- Ну как, отправляемся? - крикнул машинист, подходя к нам. - Разрешение есть. - И он помахал в воздухе зеленой бумажкой.
- Повремени, Федор Федорович, - ответили ему из вагона. - Не за нами дело - командира дожидаемся.
- Командира, командира… - проворчал машинист, оглядываясь на дверь вокзала. - Семеро одного не ждут. А нас тут побольше, чем семеро…
Я, свесившись с борта, осматривал наш паровоз. Хорошая машина… Щегольские красные колеса с белым кантиком по ободу, дышла блестят, все сверкает… На зеленой будке виднелась литера «Н» и номер «333». Пассажирскую машину отрядили в бой - молодцы железнодорожники! Этот паровоз уже повезет так повезет!
Тут мне показалось, что за паровозом два тендера.
- Это для чего же, - спросил я проходившего мимо кондуктора, - тендер и еще тендер?
Кондуктор вынул свисток изо рта.
- Это вагон идет за тендером, - сказал он, - стальной вагон под зелень выкрашен. Ваши же пулеметчики там едут, с пулеметами.
Бронированный вагон? Вот оно как! Так у нас же целый боевой поезд составился! Это надо поглядеть…
Я перемахнул через борт, но только разбежался, как меня кто-то окликнул по фамилии. В дверях вокзала стоял человек в сером полуштатском френче, с коробкой маузера на боку. Гляжу - это помощник начальника нашей проскуровской милиции Богуш!
Вот гость еще… Что ему тут надо?
Богуш сразу полез в орудийный вагон. Я поднялся за ним.
- Все ко мне! - крикнул Богуш, перелезая через борт.
Пока ребята собирались, он мельком взглянул на пушку и на штабеля уложенных ящиков.
- Здравствуйте, - сказал он, когда все подошли и остановились перед ним. - Будете исполнять мои приказания. Распоряжением штаба я назначен командовать этим… - Он оглянулся на паровоз, на задний вагон, усмехнулся и закончил иронически: - Этим сборным составом.
«Что, - думаю, - такое? Да как же он берется? Ведь тут артиллерия…» И вдруг я вспомнил, что Богуш артиллерист. Говорили даже, что он из бывших офицеров, не то штабс-капитан, не то капитан. Значит, артиллерист опытный. И в службе исправный, это видно по его милицейской работе: город содержит в порядке, милиционеры круглые сутки на постах. Что ж, командир неплох! Малость выпивает, но здесь-то будет не до того.
Богуш, встав по-военному, руки по швам, медленно обвел глазами всех, кто был в вагоне. Мы подравнялись и тоже стали навытяжку.
- Что ж, тут добровольцы, что ли, партизаны?
- Добровольно идем, - отозвалось несколько голосов.
- А из бригады есть люди?
Я сказал, что есть - в другом вагоне, пулеметчики.
- Сколько пулеметов? - полуобернулся ко мне Богуш.
Ему ответили железнодорожники: пулемет в башне и два по бортам.
- Так, всего три… Хорошо. - Он подумал и опять обратился ко мне: - А вы кем тут? От политотдела?
- Да нет, - говорю, - в команде. Подрывником назначен.
- Вот как! Ну, это правильно. Подрывник, конечно, понадобится… Ну-с, а кто тут артиллеристы?
Вышел каменотес с племянником.
- Где служил? В германской участвовал?
- И в японскую служил, и трохи в германскую, - сказал каменотес, - в тридцать пятом легком артдивизионе.
- В легком? - Богуш усмехнулся в мою сторону и пожал плечами. - Так это же не легкая, - он кивнул на пушку. - Это шестидюймовая гаубица!
- Ничего, товарищ командир, управимся, - сказал каменотес и снял шляпу.
- Каким номером стоял? - снова спросил командир.
- Первым номером. Бомбардир-наводчик.
- Так-с… А этот? - Богуш кивнул на его племянника.
- А он, товарищ командир, хучь першим, хучь другим номером. При мне стоять будет.
Богуш развеселился. Нащупал сзади борт вагона, сел, болтая ногами.
- Ну-ну, еще тут кто?
- Я!… - отозвался вдруг голос снаружи, и через борт перевалился тяжелый мешок.
Богуш отскочил в сторону и осмотрел свои галифе - не запачкался ли?
Мешок был в муке, от него шел пар. В вагоне вкусно запахло печеным хлебом. Все заулыбались.
Потом появился второй мешок, и следом за мешками мы увидели матроса.
- Ффуу… - тяжело вздохнул он, садясь верхом на борт. Лицо его было багровое, глаза осоловели от грузной ноши.
Вслед за матросом перебрался в вагон смазчик, весь перепачканный в муке: плечи, локти и даже брови белые.
- Это что же?… - сказал Богуш, поглядывая то на матроса, то на смазчика. - Провиантская команда?
Тут матрос, вдруг сжавшись комком, выпрыгнул на середину вагона и, лихо заломив бескозырку, отчеканил:
- Черноморской эскадры, миноносца «Заветный», действительной службы сигнальщик Федорчук!… С бывшей эскадры, - поправился матрос.
- Почему с бывшей? - спросил Богуш.
- На дно ее пустили - от германца.
- Ах да… - сказал Богуш, кивнув. - Значит, бывший сигнальщик с бывшего миноносца бывшей эскадры. - Он усмехнулся и сразу повернул лицо к железнодорожникам: - А вы кто такие? Артиллеристы, пулеметчики?
Те помялись, посмотрели друг на друга.
- Рабочие мы, с пути… Есть и движенцы.
- Так-с… Что-то многовато вас тут, товарищи, набралось. Я вижу здесь… восемнадцать человек. Незачем столько, гаубицу ведь нам не запрягать. Ну, двое к правилу, - он показал на конец лафета с ручкой торчком, - ворочать орудие. Кто станет?
К правилу подскочил матрос и потянул за собой смазчика.
- Так-с. Первый номер, наводчик, у нас есть…
Каменотес при этих словах кашлянул, посмотрел на всех победителем и расправил усы.