— Это муж и жена. Они проводят политическую демонстрацию. Мы их скоро увезем…
— Больной должен быть в медкомнате!
— Мы вызвали врача…
— Да что вы с ним объясняетесь? — У кого–то лопнуло терпение. — Указание работника Комитета государственной безопасности для вас не приказ?!
«Может, это и был Рыжий?» — Игумнов не посмотрел тогда.
Громыхнул засов. Когда Игумнов вошел, милиционер снова придвинулся с автоматом ближе к фортке.
За стеклом, отделяющим дежурное помещение от коридора, шел обыск. Задержанный сидел на стуле. В плавках. Руки схвачены браслетами.
Автоматчика засек в поезде Волгоград — Москва офицер–отставник, когда состав пересек границу отдела. Отставник выходил в Павельцеве и первым делом забежал в дежурную часть.
— …Там в поезде! Не знаю, кто он. Или бежавший уголовник, или разведчик! При нем пистолет–пулемет… — Отставник случайно заметил, как его визави по купе, укладывая вещи, достал со дна сумки свою опасную игрушку и переложил почти на самый верх. — Мне было хорошо видно с моей второй полки. Нам о них рассказывали на занятиях. Совсем крохотный! Я его потом еще несколько раз видел по телевизору. В репортажах с Ближнего Востока…
Дежурный поверил: о террористах, вооруженных новейшим автоматическим оружием, не раз сообщали средства массовой информации.
— Проверим, — сказал он. — Спасибо…
В КГБ никто, конечно, не звонил — готовились брать сами.
Пока согласовывали место и способ задержания, волгоградский проследовал благополучно Ожерелье — самую продолжительную свою стоянку — и прибыл на последнюю — в Каширу.
Там уже ждала телеграмма: «Пропустить до Москвы, организовать задержание, возложить непосредственное осуществление операции на начальника линейного отдела внутренних дел подполковника Картузова и отделения уголовного розыска — капитана Игумнова…»
Задержанного обыскивал ас этого дела — старшина, двадцать лет простоявший при их пяти имевшихся в отделе камерах ИВС, — изоляторе временного содержания, а прежде КПЗ — камере предварительного задержания. Он рубчик за рубчиком, шов за швом осматривал белые, чистого хлопка одежды боевика.
Каратист — инспектор боевой подготовки стоял начеку позади стула.
Рядом крутился новый заместитель Игумнова майор Цуканов, суетливый, с низко опущенным брюшком. Цуканов из кожи лез, чтобы притереться.
Протокол задержания составлял самолично Картузов.
— Ты к себе? — не отрываясь от бумаг, спросил он у Игумнова.
— Да, наверх.
— Погоди. Мне надо сказать тебе пару слов. — Картузов обернулся к понятым. — Покурите…
Понятые — молодцы из камеры хранения, ударники коммунистического труда — оказывали посильную помощь милиции, за что безбоязненно приторговывали по ночам спиртным.
Картузов кивком пригласил Игумнова в коридор. Несколько милиционеров и обэхээсэсники с линии, стоявшие там, мгновенно слиняли, увидев входящих.
— Заявитель приходил… — Картузов прихватил начальника розыска за «молнию» на варенке. — Опять та же история. Еще девчонка пропала.
— Воронежская?
— И опять летела тем же рейсом! В час ночи была в аэропорту.
Это был уже третий случай. Двум предыдущим заявлениям ни в одном отделе внутренних дел хода не дали. «Розыск пропавших без вести осуществляют органы милиции по месту жительства пропавшего». Похоже, теперь опухоль развилась. Пошли метастазы.
— Что–нибудь везла с собой?
— Ерунда. Рублей сто. В сумочке… Вот ее фамилия, — Картузов достал листок. — Мылина Зоя Ивановна.
— Молодая?
— Двадцать два года. Ученица маляра–штукатура…
Когда наступали деликатные эти ситуации, Игумнов и Картузов менялись местами: Игумнов задавал вопросы, Картузов подробно отвечал.
В случае проверки начальник розыска обязан был брать все на себя. Так было принято. И единственной его прерогативой было полное знание обстоятельств.
— Товарищ подполковник!.. — из дежурки уже звали. — К телефону!..
— Сейчас! Отец Мылиной приедет первой электричкой. Он в аэропорту. В милиции.
— Давно был случай? — спросил Игумнов.
— Неделю назад. А те? Я уже подзабыл…
— Двадцать восьмого мая и шестого июня.
— Встаньте, кто был наказан за то, что не смог раскрыть тяжкое преступление… — Фальцет начальника управления разносился по непроветренному гулкому помещению, где происходили обычно совещания оперативного состава.
По обыкновению, никто не поднимался. Таковых не было. Скубилин обманчиво–приветливо смотрел в зал.