Вообще-то прогрессивное человечество давно разработало благородные принципы, согласно которым сильные должны обращаться со слабыми. Но, по-видимому, ему трудно вообразить, что слабыми, униженными себя могут чувствовать и русские. По этой, а также по многим другим причинам равноправное вхождение России в престижный клуб доминирующей цивилизации дело десятилетий, если только это вообще когда-нибудь осуществится. А причастность к вечности и хотя бы не слишком редкие восхищенные взоры мирового сообщества необходимы уже сегодня. Однако и то, и другое создается прежде всего научной и культурной элитой. Вот ее-то укрепление и развитие и является наилучшей профилактикой ксенофобии. Когда имена и достижения русских ученых, музыкантов, режиссеров, писателей, инженеров (равно как спортсменов и предпринимателей) будут почтительно повторять на международной арене — только тогда в России и начнет ослабевать то опаснейшее для всего человечества ощущение, что западный мир тоже сговорился не выпускать нас из какого-то незримого гетто. Я, повторяю, не собираюсь обсуждать, существует ли нечто подобное в реальности или это исключительно плод воспаленного воображения: в социальном мире все воображаемое немедленно становится реальностью.
Кто спорит — повышение уровня и качества жизни наиболее обделенных важнейшая гуманитарная и государственная задача. Но создание условий для развития наиболее одаренных есть вопрос национального выживания.
День стыда и бесстыдства
История показывает, что даже самые добропорядочные народы способны творить чудовищные дела, когда им кажется, что кто-то грозит отнять их значительность и красоту. Но этим делам примитивная мысль обычно приписывает более примитивные причины — экономические.
27 января — день освобождения Освенцима — в ряде европейских стран объявлен днем памяти и скорби о жертвах Холокоста. Однако чудом выживший итальянский писатель Примо Леви в тот день на лицах советских солдат-освободителей увидел прежде всего стыд, тот стыд, «который испытывает честный человек за чужую вину». А в 1987 году среди благополучнейшей жизни Леви решился на то, на что не покушался среди жизни поистине кошмарной — на самоубийство: именно запредельность ужасов и страданий не позволяла разглядеть скрытую их суть. Зато за год до того, как броситься в лестничный пролет, в своей последней книге «Канувшие и спасенные» умнейший писатель подвел итог тому опыту, который наш Шаламов считал абсолютно бесполезным (в 2009 году «Канувшие и спасенные» вышли в Москве в прекрасном переводе Е. Дмитриевой).
Примо Леви всерьез задал вопросы, которые прежде бесчисленное количество раз задавались как риторические: «Запомнит ли мир ужасы Холокоста? Извлечет ли из них необходимые уроки?» Ответы обычно подразумеваются бодрые типа «не забудем!» и «не повторится!» («жертвы были не напрасны!»), но Орфей, побывавший в аду, в этом далеко не уверен.
Прежде всего, сами источники коллективной памяти искажены с момента рождения. Ибо не такая уж, на первый взгляд, бедная мемуарная литература о лагерях уничтожения вся без исключения написана редчайшими везунчиками. Поскольку уцелеть можно было лишь благодаря исключительной удаче. А также систематической готовности тем или иным способом выживать за счет товарищей по несчастью — иной возможности просто не было. Не было ни единого шанса выжить и у тех гордецов, кто был не согласен с утра до вечера глотать оскорбления и удары, служившие в Освенциме просто языком общения, — тех, кто отвечал ударом на удар, забивали насмерть на месте. Поэтому люди с особенно чувствительной гордостью и особо обостренной совестью (а именно их свидетельства представляли бы главную ценность) имели наименьшие шансы выжить, но даже и в случае такой сказочной удачи именно у них оказывался наиболее мощный стимул не раскрывать всей правды.