И войти в круг избранных — совсем не то, что войти в какое-то деловое предприятие. В деловое предприятие идут не за любовью, не за признанием, не за повышением самооценки, и если прибыль ты получаешь наравне со всеми, но твои достоинства не находят там признания, — это всего лишь досадно. А вот пребывание в дружеском застолье будет совершенно отравлено, если хоть один из пирующих объявит, что не желает сидеть с тобой за одним столом. Особенно если и остальные не станут одергивать обидчика слишком пылко.
Любовь в политике — опаснейшая вещь, ибо она слишком легко переходит в ненависть. Я уже давно с тревогой ждал, когда же наконец рванет, и дай бог, чтобы взрыв в Осетии не отозвался еще более страшными взрывами. Ибо разрыв любовной связи, если даже любил кто-то один, куда опаснее, чем распад коммерческой структуры. А ведь бескорыстная любовь дело не частое даже между лицами противоположного пола — между народами же она просто невозможна, каждый народ живет собственной грезой, взаимное их признание возможно лишь как признание принадлежности к общему кругу, к некоему престижному клубу.
Европа, а затем и Россия уже наблюдали нечто подобное более ста лет назад, когда самая продвинутая и энергичная часть молодежи из еврейского гетто ринулась в блистающий мир, где ее приняли не настолько ласково, как ей грезилось. Нет, если подходить по-деловому, возможности для карьеры все равно открывались невиданные, но ведь любовь не может смотреть по-деловому…
Самым гордым было невыносимо чувствовать себя второсортными пускай в одном, но крайне болезненном пункте — национальном, в котором люди черпают свои важнейшие иллюзии — иллюзии могущества, бессмертия и красоты. Можно было бы, конечно, посоветовать этим гордецам быть поскромнее, но бог не создал человека скромным, он создал его по своему образу и подобию…
Освободиться от унижения можно было двумя уже перечисленными путями: можно было дойти до полной самоотверженности по отношению к тому престижному клубу, куда тебя не принимают, сделаться европейцем из европейцев (русским из русских), но можно было попытаться и разрушить этот клуб. Для этого открывались тоже два пути — объединить все народы в один клуб, без Россий, без Латвий (путь коммунизма), или разложить все национальные общности на атомы (путь либерализма), — пассионарные евреи, как известно, отличились на обоих этих путях. Но был и третий путь — завести свой собственный клуб (сионизм).
И духовный лидер российского сионизма Владимир Жаботинский первоочередной задачей провозгласил пробуждение национальной гордости: нам нужно освободиться от унизительной влюбленности в русскую культуру — влюбленности свинопаса в царскую дочь. Этот третий путь в итоге и оказался самым безопасным для русско-еврейских отношений: отказ от любви оказался и отказом от обиды, и если бы не стремление двух систем десятилетиями творить друг другу пакости, безвизовый режим в общении между Россией и Израилем мог бы осуществиться и полвека назад. Тот же третий путь стабилизировал бы и наши отношения с Западом — расширение общего бизнеса без имитации культурного единства.
Если каждая попытка дружить кончается дракой, лучше некоторое время не устраивать общих вечеринок. Ибо важнее избежать ненависти, чем обрести симпатию. Которая, кстати, на третьем пути достижима скорее, чем на любом другом. И уж, во всяком случае, третий путь безопаснее четвертого пути бессмертного Карандышева: «Так не доставайся же ты никому!»
Я заметил, что даже самые умные люди с почтением произносят слова: геополитика, дипломатия канонерок…
«Вы вторглись в сферу наших геополитических интересов — мы пошлем к вашим берегам эскадру, дабы напомнить, какими бывают последние аргументы в споре держав». — «Нет, это вы вторглись в сферу наших геополитических интересов со своими ржавыми посудинами, однако мы сумеем асимметричным, но оттого не менее выразительным образом напомнить вам, какими бывают последние аргументы в споре держав».
Особенно великих, которых некому принудить к миру. Ибо державы именно за то и удостаиваются звания великих, что они способны в одиночку причинить миру неприемлемый ущерб (сегодня речь идет о полной гибели всерьез).
И с точки зрения этого критерия, способности уничтожить человечество, Россия не более и не менее великая держава, чем Америка. Сколько бы ни потешаться, что вы-де приставили к нашему виску всего лишь заржавленную двустволку, а вот мы в ответ еще на сантиметр приблизим к вашей печени суперсовременный кольт, — все снижающие сравнения лишь уничтожают магию пышных слов. Какая, к черту, дипломатия канонерок, если последний аргумент приводит к гибели всех участников! Какая, к черту, геополитика с ее хваленой циничной рациональностью, если сегодня у великих держав не осталось ни малейших рациональных мотивов воевать друг с другом! Ибо, повторяю, уже давно покупать неизмеримо более выгодно, чем покорять. И даже такой убежденный силовик, как Гитлер, уже почел более выгодным покупать у Швеции необходимые минералы, нежели захватывать, — тем самым вовлекая налаженное производство в военную смуту, превращая его в мишень вражеских бомбардировок.