— Что скажешь? На что похоже?
В поэтичную интимность полутемной гостиной вторглись страшные воспоминания обоих: Сибирь, чудовища, опыты.
Но Разумовский быстро взял себя в руки. Видел он, в конце концов, еще и не то. Сергей легко провел пальцем по её полуоткрытой и тут же вздрогнувшей спине и спокойно ответил:
— Пожалуй, похоже на золотистый пляж с осколками раковин.
И, как художник, метафору он подобрал самую точную: кожа на плечах Кристины, прикрытых лишь сорочкой на бретелях, была гладкой, светлой, но из неё рядами торчали костяные зубцы, шипы и гребни. Высотой примерно в сантиметр, они были бежевого цвета и чуть заостренные, именно, как края ракушек. Жуткие цепочки убегали под одежду. Полоса чистой кожи — змеящийся гребень, как у игуаны, полоса — и ряд шипов.
— Понятно, почему ты носишь одежду 19 века. Современная бы рвалась через день, — протянул Сергей и, не дожидаясь её ответа, мягко развернул Кристину к себе. Она впилась в него ищущим взглядом распахнутых лазурных глаз. Слёз не было, что искал её взгляд? Сочувствия? Ужас? Уверение, что она прекрасна? Красиво плести слова Сергей умел великолепно, но сейчас ему хотелось не молоть языком, а ласкать им. И он честно сознался:
— Но я всё равно хочу остаться с тобой. Если и ты хочешь, конечно.
Кристина положила ладони ему на грудь, чувствуя, как под сиреневой рубашкой бьется его сердце, и глядя ему в глаза:
— И снова говорю, что хочу. Но ты готов увидеть меня целиком?
Сергей улыбнулся, но невесело:
— Кристель, мы поэтому и живем здесь месяц, вместе, что видели уйму ужаса, и даже пытаемся с ним бороться. Что после этого твои шипы?
«Ты сам сейчас выдернул шип», — подумала Кристина и тихо сказала, со смесью вызова и облегчения:
— Тогда, пожалуйста, сними это платье совсем.
Это был их ночь, даже их искупительные миссии решили
подождать.
Сергей легко поцеловал её в губы и вернулся к пуговицам. Когда он спустил мрачный бархат до пояса, Кристина закрыла глаза. Пахло кофе, чем-то пряным, немного — смолой и кожей. Стояла тишина, даже не гудели компьютеры Сергея; только зашуршал, упав на ковер, её бархатный саван. Кристина переступила через платье, оставшись в одной сорочке и чулках. Сергей быстро поднял платье и бросил на ручку кресла. Стоя перед ним, среди персиковых полутеней и золотистых бликов, Кристина напомнила Разумовскому модерновых нимф Альфонса Мухи: волосы струились изящными виньетками, кружевная сорочка прикрывала небольшую грудь, мягкие живот и бедра, а длинные, но не тоненькие ноги были затянуты в плотные черные чулки. Губы красиво припухли, глаза были прикрыты, и ресницы бросали тени на щеки. Изящные линии и чистые цвета…
Приоткрыв глаза, Кристина заметила восхищение на лице Сергея, восхищение и художника, и мужчины, и поняла, что время сказать главное.
— Эти… Гребни я получила при трансформации, вместе с даром иллюзий. Эта… Магия сохранила моё лицо и руки, но «поняла», что я хочу быть защищенной. Везде, — она отчеканила последнее слово.
И он понял. Поднял брови, резко и удивленно качнул головой. Чуть дернулся. Но не отшатнулся. Зато сразу посмотрел на её живот и ниже. Он тут же деликатно отвел взгляд, но Кристина успела покраснеть и закрыться рукой.
— Значит, средневековые мистики и городские легенды не сочиняли, — он прикрыл рот рукой, будто боясь кашлянуть. — А ты сейчас стоишь, как Афродита.
Облегчение, с горечью и смущением, снова накрыло Кристину. Её щеки пылали всё сильнее, но смотрела она прямо.
— Благодарю за Афродиту. Но, Сережа, какой смысл нам идти… — она запнулась. — В спальню?
Его лицо помрачнело, но Сергей снова подошел ближе. В его голосе зазвучала особая нежность.
— Мы взрослые люди, Кристель, — прошептал он ей на ухо, щекоча дыханием шею и гладя руки от плеч до запястий, аккуратно скользя между грядами шипов. — Я и так согрею тебя в эти безумные ледяные дни.
Внутри Кристины всё плавилось, как воск свечи: от тепла его тела, от искренних слов и возможности открыться. Она провела пальцем по его тонким бровям, точеному подбородку и прямому носу, другой рукой — по талии, по кожаному поясу брюк, замечая, как светлое пламя зажигается в его глазах. Как хотелось прижаться всем телом к этому человеку, но её шипы могли разрезать ему кожу, как теркой…
— А ведь я даже не была жертвой насилия, — прошептала Кристина. — И не домогательств. Но как же травмированы наши женщины, что многие при трансформации хотят себе… Это.
— Одно твоё «даже» красочно показывает — как, — мрачно процедил Сергей, легко касаясь то её бедра, то ключицы, то губ. — А про богатого красавчика все думают, что у него каждый вечер — гэнг-бэнг в джакузи.
— А у него?.. — Кристина чуть отстранилась и прищурилась. Разумовский хмыкнул, взлохматил себе волосы:
— Чтобы понять, как с максимальным эффектом заниматься сексом, достаточно нескольких хороших книг. А вот найти человека, с которым хочется остаться наедине и нагим, — трудно.
— Согласна, Сережа, — она нежно улыбнулась.
Поцелуй влюбленных стал бы прекрасной картиной Климта: она — бело-золотая с черным — сплелась с ним — черно-сиреневым и огненным — на фоне ледяной темной бирюзы за окном, в оранжевых бликах тепла.
…За месяц Сергей ни разу не переступил порога комнаты Кристины. За безопасностью следили датчики, кое-что он покупал по её просьбе и проверял. Но дверь, по его же выражению, оставалась «запретными вратами». Если остальную квартиру он обставил уютно, но впопыхах и местами не удержавшись от любимого «трэш-барокко», то у Кристины царил изящный модерн: светлые стены, шторы и столик, круглый светильник-витраж над кроватью, застеленной нежно-сиреневым покрывалом, и три нарцисса в изогнутой прозрачной вазе на тумбочке. Еще одна дверь вела в её душевую. Бледно-желтый свет светильника, когда Кристина щелкнула выключателем, осветил кровать, оставив остальную комнату в фиолетовых сумерках.