— А’вас шет вой шенж, — сказал Сын.
IV
— Пожалуйста, вставай.
Далин притворялся мертвым.
— Вставай, Святой. Вставай, вставай, вставай...
Это был Форбокс.
Далин открыл глаза.
Все еще было темно, и единственный свет шел от горящих башен на отдалении.
— Вот и славно! Идем, Святой!
— Форбокс?
— Мы искали тебя.
— Форбокс?
— Да, просыпайся.
Далин сел. В его левом бедре была жалящая боль, и он чувствовал влажное тепло сбоку форменных штанов и сбоку тела.
— Он в порядке? — поблизости спросил Меррт.
— Он в порядке. Так ведь, Святой? — сказал Форбокс.
— А Сыны Сека...
— Поблизости нет Сынов Сека, — сказал Форбокс. Он помог Далину встать. Далин почувствовал еще больше ушибов, которые казались свежими.
— Но…? — сказал он.
— Нам гн… гн… гн… надо идти, — сказал Меррт.
— Где мой ботинок? — спросил Далин. Он посмотрел вниз. Его правого ботинка не было.
— Лови, — сказал Меррт, кидая его ему.
Далин сел, морщась от боли в левом бедре, и начал зашнуровывать ботинок.
— Быстрее, — сказал Меррт.
Далин прекратил шнуровку. Он медленно осмотрелся и увидел трех мертвых Крассианцев, лежащих в белой пыли вокруг него.
— Какого феса--? — начал он, указывая.
— Дезертиры. Они пытались обобрать твое тело, — сказал Меррт. — Ты прикончил двоих из них к тому времени, как мы подошли.
— Сколько… сколько время?
Форбокс покачал своим хронометром. — Кто знает?
— Он свистит нам, — сказал Жидкий, появляясь в поле зрения. Далин мог слышать свистки в отдалении.
— Кто? — спросил он.
— Собайл, — сказал Меррт. — Мы нашли Собайла. А теперь натягивай ботинок. — Собайл ждал с ТП 137 на соседней улице. В общей сложности осталось, примерно, десять человек, все раненые или незначительно поцарапанные. Они выглядели, как оборванцы, как прокаженные в какой-нибудь коммерции подулья. Кекси, более жилистый и грубый, чем обычно, свистел в свой проклятый свисток.
Собайл стоял один, в стороне от толпы вымотанных людей. Его одежда была грязной, и на его покрытом сажей лице были пятна от слез там, от того, что пыль заставила его глаза слезиться. Он выглядел, как трагический клоун в загадочной Имперской пьесе.
Его лицо было крайне невыразительным. Он ссутулился. Он выглядел уставшим, или изнывающим от скуки. У большинства людей были отметины от кнута на головах и плечах. Кнут Собайла был испачкан кровью.
Собайл уставился на Далина, когда он присоединился к отряду с Мерртом, Жидким и Форбоксом. Не было никакого намека на узнавание. Не было даже искры, которая показала бы, что Собайл рад увидеть еще одного выжившего из своих подопечных.
— В строй, дебил, — сказал он. Это было сказано так, как будто Далин отсутствовал вне поля зрения комиссара несколько минут. Целый мир рушился вокруг них, а Собайл вел себя так, как будто они были на рутинных манёврах. Он вел себя так, как будто в его голове были вещи поважнее.
Он пристально посмотрел на Далина, но Далин не приложил ни единого усилия, чтобы поспешить. Собайл отпустил свой кнут в пыль на земле. Далин посмотрел на Собайла, когда встал в строй.
Он уставился в ответ, вызывающе. Он знал, что если Собайл использует свой кнут на нем сейчас, он выстрелит в Собайла.
Он был в этом уверен, и полностью смирился с этим.
Собайл смотал свой кнут и отвернулся. Возможно, он увидел этот взгляд в глазах Далина.
Возможно, это был тот особенный взгляд, которого он всегда ждал. Когда солдат смотрит в ответ так решительно, что ты понимаешь, что он пристрелит тебя, если ты ударишь его, тогда солдат готов, и больше не нуждается в трепке.
Может быть, такое правило было где-то в гнусной фесовой книге, по которой работал Комиссариат. Увидеть взгляд побитой собаки, а затем воздержаться от наказания.
— Проверить боезапас, — сказал Кекси, проходя вдоль строя. — У кого-нибудь закончился? — Один человек поднял руку.
— Остальные, дайте ему несколько магазинов. Кто-нибудь хочет пить?
Далин поднял руку.
— Поделитесь с ним флягой.
Кирпичник передал Далину полупустую флягу.
— Эх, честно и справедливо, — сказал Кекси. Он повернулся к Собайлу. — Честно и справедливо, комиссар. Ожидаем ваших приказов.
Закручивая крышку на фляге Кирпичника, Далин приготовился к следующим словам Собайла. Это было так же неотвратимо, как и безумно.
— Вперед, — сказал комиссар.