— Я – аятани Священного Кредо, — тихо сказал Цвейл. — Теперь успокойся, друг мой, потому что Бог-Император Человечества спешит сюда, чтобы подарить тебе мир, которого ты жаждешь. Есть что-нибудь в этот час, в чем ты желаешь исповедоваться?
Каффран не ответил. Цвейл продолжал держать его, его руки были мокрыми от крови Каффрана.
— Я слышу и понимаю те грехи, в которых ты сознался мне, — сказал Цвейл хриплым голосом, — и я освобождаю тебя от них, как освобождаю и от всех тех грехов, которые ты не можешь пересчитать. В моих силах сделать это, потому что я – аятани Священного Кредо. Ветра унесли прочь твои грехи, а беати благословила тебя и, хотя есть боль, она пройдет, как проходит любая боль, и ты вознесешься без боли смертного мира к месту, которое Бог-Император Человечества оставил для тебя подле себя у Золотого Трона Терры. Этот последний обряд я даю тебе открыто и по доброй воле….
НАСТОЯЩИЕ ЧЕРТОВЫ ГВАРДЕЙЦЫ
I
Ровно через двадцать дней после первоначальной волны штурмов, которая ударила по Гереону, были посланы первые приказы об отходе. Передовые подразделения, которые находились на земле с первого дня, отзывали, или заменяли свежими бригадами с транспортников флота. Четверть миллиона новых Гвардейцев послали в поле. Изнуренные солдаты, которых они сменяли, медленно просачивались назад, вдоль транспортных линий, к базовым лагерям, а затем назад во флотилию.
ТП 137 отозвали прямо перед полуднем на двадцатый день, и они шли назад вместе с дивизией Крассианцев. Крассианцы понесли особенно тяжелые потери во время войны за цитадель, которая бушевала в сердце К’эздрак Шет Магира между шестым и четырнадцатым днем освобождения.
За единственный день, ТП 137 прошло назад четырнадцать километров, которые они преодолели за предыдущие двадцать дней, через разрушенный город, под небом, полным дыма, мимо марширующих новичков.
Бригадные оркестры играли, а знамена были высоко подняты. Новоприбывшие, которых они миновали, выглядели чистыми и здоровыми. Они приветствовали и аплодировали возвращающимся солдатам, когда видели их.
Отозванные солдаты пытались находить в себе силы отдавать честь.
Далин думал, знает ли новая кровь о том, куда они идут. Он размышлял, целесообразно ли остановиться и рассказать им о вещах, которые он видел и о вещах, о которых он знал. Позади оставался адский бой, в котором нужно сражаться.
Он решил продолжать идти, потому что он верил, что Собайл может пристрелить его, если он начнет говорить людям о дерьме впереди. Плохо для боевого духа. К тому же, никто и никогда не побеспокоился предостеречь его.
Они достигли пункта распределения на берегу, и ждали еще три тяжелых дня в лагере Муниторума до отправки. Условия были жаркими и пыльными, но здесь, по крайней мере, была свежая еда и чистая вода. Работники Муниторума вызывали каждого человека по очереди и заполняли формы. Каждый человек получил бумажную бирку, с местом его назначения и деталями передислокации, написанными на ней, прикрепленную к воротнику.
Далин некоторое время спал в грязных общих палатках, лежа в спальном мешке, которым воспользовались пятьдесят человек до него. Спать было тяжело, потому что он был очень напряжен, и хотя он устал, его разум и тело не могли расслабиться. Он размышлял, ослабнет ли когда-нибудь напряжение. Так не чувствовалось. Он чувствовал себя так, что будет на два удара сердца от пригибания и стрельбы всю оставшуюся жизнь. В нем укоренился инстинкт. Каждый звук снаружи палатки заставлял его тянуться к своему оружию.
Когда он спал, это был тревожный сон. Сны беспокоили его, хотя, когда он просыпался, он не мог вспомнить детали. Раненые были расположены на территории и, по ночам, он мог слышать их стоны и крики, раздававшиеся из лазаретов.
На третий день, они были направлены к ряду десантных кораблей, ожидающих на холме над берегом.
Десантный корабль пронес их над бухтой. Сквозь тяжелобронированные иллюминаторы, Далин видел море далеко внизу, похожее на лист тонкого стекла. Он видел уменьшающийся город позади них. Вражеский город. Труп города. Затем он исчез в дымке, и казалось так, как будто Гереон полностью уменьшился до царства облаков и дыма, где не осталось ничего твердого.
Он уснул в ремнях безопасности, его голова ударяла и безвольно скользила по спинке, когда кораблю трясло. В этот раз он не видел сны. В этот раз его разум сорвался в пропасть и упал в небытие.