Император незаметно вздохнул. Было ли то на самом деле или всего лишь привиделось мерцающему на грани жизни и смерти сознанию? Его, умирающего, прижимал к своему необычайно горячему, сильному телу один из стражей и, запрокинув ему голову, отпаивал изо рта в рот какой-то вязкой, с неприятным привкусом, дрянью. Языком он ощущал приятное покалывание от прикосновений чужого языка.
Возле кровати, в неверном свете одиноко горящей свечи, фосфором настороженно вспыхивали раскосые волчьи глаза. Волки. Их звериные тени бесшумно скользили вдоль стен. Запрыгнув на постель, звери разлеглись возле него, согревая своими телами. Тепло, исходящее от их густого серебристого меха, переливаясь в его собственное тело, постепенно сломало ледяную корку паралича. В обильной испарине и мелких конвульсиях он заснул, погрузившись в теплую, пушистую темноту. Проспав больше суток, проснулся бодрый, с уверенностью, что все пригрезившееся – не более чем плод бредового воображения.
Во дворце не держали волков, к тому же у стражей не было языков, как не было и средних пальцев на обеих руках, чтобы без помех пользоваться дагами. Он не знал, кто готовил их на роль убийц и не за право ли служить ему они позволили вырезать себе языки. Одно знал точно: преданность их была безгранична, да и подчинялись ассасины только ему.
Император перестал впиваться ногтями в резьбу подлокотников. Резким движением веера, прервав затянувшиеся дебаты, порывисто встал. Решение его было окончательным. Смотрины невест он приурочил к празднику Небесного Дракона. И покинул совет. Вишневого цвета тафта императорских одежд, отливая золотом, колыхалась в такт его решительным, быстрым шагам.
Поднявшись на последний этаж дворца, он вышел на балкон. Уперев руки в широкие перила, глянул вдаль. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралось завоеванное им царство. Его Царство. Император задумался. Есть ли предел его устремлениям? И что дальше? Что будет, когда он положит весь мир к своим ногам?
Потому что ничто не могло заполнить пустоту в его душе, поселившуюся там со смертью брата. Ни дружба генерала, ни любовь женщин, ни нежная привязанность сыновей – ничто не могло избавить его от внутреннего одиночества. И это холодное чудовище грызло его изнутри, раздирая сердце невозможностью вернуться в прошлое. Все изменить, все исправить.
«Почему ты позволил мне убить себя, Энджун, почему?!» Вопрос, который он поначалу так часто задавал себе, ища ответа на него у мертвых. Поступок брата не был трусостью побежденного – то было искупление. Понимание этого пришло не сразу, со временем. Но даже этой жертвы он не мог простить ему. Ты оставил меня одного! Совсем одного! И обида с годами становилась только сильней, а ненависть не проходила. Дворец Тан Джен, белый город своей судьбы, – он заставил перекрасить его в красный цвет. В цвет крови брата, навсегда оставшейся на его ладонях.
Раздавшиеся за спиной шаги принадлежали генералу. Разрешая страже пропустить советника, он даже не повернул головы. Генерал Лун Чжуа опустился на одно колено и склонился перед своим повелителем, целуя край его одежд.
В пятый день пятого лунного месяца праздничное утро началось с торжественного богослужения в главном дворцовом храме. Выход владыки Поднебесной был обставлен со всей пышностью. Согласно церемониалу. Первыми, напоминая идущее на выпас стадо, бряцая медными колокольцами, шли монахи. Следом, бросая ему под ноги цветы, не получившие пока никакого ранга юные джоуканы. Облаченный в тяжелую парчу, Император неторопливо шагал по усыпавшим его путь желтым хризантемам. Лицо скрывала белая маска божественной неприступности. После богослужения состоятся смотрины невест. Двенадцать принцесс из самых влиятельных семей предстанут перед ним, и каждая втайне будет надеяться, что именно она станет избранницей повелителя. Потом не менее торжественный выход на дворцовую площадь, где соберутся приехавшие со всех провинций наместники и любой, кто в состоянии будет заплатить немалую дворцовую пошлину за возможность лицезреть живого бога. Затем подношение подарков от тех, кто рассчитывает на его милость и в будущем. Пышное застолье продлится до глубокого вечера, а долгий праздничный день, сопровождаемый красочными танцами драконов, закончится ярким фейерверком в ночном небе.
Стоя у подножия золотого трона, к которому вели шесть ступеней благоденствия, распорядитель торжеств зачитывал свиток, представляя своему повелителю восьмую по счету принцессу. И никто не замечал, как под белой маской царственного безразличия все сильнее мрачнеет лицо императора. Завернутые в вороха парадного шелка, одинаково (согласно этикету) накрашенные и робко прячущие глаза, издалека все девушки показались ему на одно лицо.