– О, к своей змеиной натуре ты добавила еще и жало скорпиона! – усмехнулся он в ответ. – Надеешься оскорбить? Напрасно стараешься! – резко схватив женщину за волосы, притянул к себе. Больно укусил поцелуем. – Неискушенный мальчик – он был обречен в этом семействе жадных волков! Я спас это прекрасное тело! А я разве болен… если ты об этом?
В ответ она рассмеялась тем же волнующим, превращающим в мягкий воск мужские сердца, смехом.
«Ехидна…» – подумал он.
– Не представишь меня своему царственному кузену? Говорят, Стюарт горяч и очень искусен в постели! – меняя тему, попросила она с игривым кокетством.
Его покоробило.
– Не знаю… у королевского ложа со свечой не стоял! А на свидание я его не приглашал. Карл не в моем вкусе! – ответил он довольно грубо.
– Негодный мальчишка! Все-таки я тебя отшлепаю! – она снова надула губы.
Он небрежно пожал плечами.
– Кажется, я удовлетворил твое любопытство? – и посмотрел с холодной требовательностью. Карета остановилась у подъезда его дома.
Она змеей скользнула в его объятия. Обвила руками шею. Прижалась к нему, к его губам жадным, ненасытным поцелуем.
– Я так рада твоему возвращению, mon cher! – выдохнула она жарким шепотом. – Но меня просили передать тебе Поцелуй Матери! – с этими словами притянула к себе его голову. Пунцовые губы прижались ко лбу, заставив его вздрогнуть от внезапной боли и распахнуть сразу же ослепшие глаза.
Когда лорд Октавиан очнулся – он был в карете один. Некоторое время сидел, не двигаясь. Перед ним все еще стояла унизительная картина собственного падения.
– Я выколю тебе глаза… Я вырву твое лживое сердце… – наконец произнес он тихим, совершенно бесцветным голосом. И протянул в темноту руку, как будто тот, кому пообещал это, был совсем близко и можно было пальцами дотянуться до его горла. Застывшее ледяным спокойствием бледное лицо вдруг исказила безудержная, лютая злоба, словно бумажную маску, ломая красивые черты.
– А-а-а! А-а-а! А-а-а!
Лишь когда обрывки страусиных перьев от изорванной в бешенстве треуголки усыпали пол, наконец, смог взять себя в руки и перестал орать. С гримасой, мало похожей на улыбку, очень ласково пообещав кому-то поцеловать розы на его могиле, поправил кружево манжет, взял трость и покинул карету.
В холле особняка сонная прислуга встречала молодого господина, вернувшегося неизвестно откуда, на рассвете. Никто не смел поднять на хозяина глаз. Исходящее от него зло было почти осязаемо.
В спальне широкую кровать под парчовым пологом согревали своими телами две девушки. Возле камина, исходя паром, дожидаясь его, стояла медная ванна с горячей водой. Взмахом руки он прогнал служанок прочь; не выносивший с его чувствительным обонянием запаха человеческого пота, сбросил одежду и с наслаждением погрузился в воду. Демоны не воняли. Они вообще не имели запаха.
– Милорд, этот напиток из монастырских подвалов! Такого вам пока не доводилось пробовать! – радостно доложился один из миньонов, подавая хозяину венецианского стекла бокал.
Опрокинув в себя янтарную, пахнущую солнцем жидкость, он почувствовал, как по замерзшему телу разливается приятное тепло. Голова при этом легкой не стала.
– Завтра, непременно, поведаете мне… – поблагодарив взглядом, протянул руку за следующей порцией. Когда ночная сорочка тепло коснулась его кожи, наконец-то смог просто улыбнуться. – Сегодня вы спите со мной, – скорее попросил, чем приказал, и миньоны, повизгивая от удовольствия, завертелись вокруг хозяина.
Поглаживая густой волчий мех, прислушиваясь к тихому звериному сопению, он вспомнил лицо виконта. «Значит, я люблю тебя… мой глупый, простодушный брат… Значит, ты единственный, кто владеет мною? И мое сердце бьется в твоей груди – отданное тебе одному?! Означает ли это, что у меня теперь нет сердца? Какой же ты жадный, братец…» – подумал лорд Октавиан, засыпая.9 глава
Правление Карла 2-го Стюарта, 17 век. Танжер, Марокко
Облокотившись на ограждение, виконт стоял на корме корабля, смотрел прямо перед собой и с каждой минутой все больше хмурился. Британский берег давно исчез из виду. Свежий морской ветер трепал волосы, швыряя в лицо холодные соленые брызги, а он до сих пор ощущал себя грязным. Стоило только вспомнить, как униженно он стоял на коленях перед этой белокурой сволочью и тот с крайним неприличием терся об его задницу, как сердце тут же начинало яриться бешенством, а рука сама сжимала эфес шпаги. «Какого черта я позволил Монсеньору уговорить себя на эту авантюру? – жалел он себя. – Да пусть это прожорливое чудовище… чтоб ему подавиться… этот кровожадный Люцифер… сожрет чванливых англичан всех до единого! Пропади они пропадом вместе со своим островом! Ноги моей здесь больше не будет! Никогда!» И чем больше виконт жалел себя, тем острее становилась неприязнь к невольному свидетелю собственного унижения. А маленький паж, надо думать, из сострадания все время отводил взгляд, хотя на душе у виконта и без этой возникшей между ними неловкости было муторно…