— Это что, продолжается допрос?
«Допросов ты не видала, барышня», — подумал я.
— Нет, конечно. Просто выяснить еще кое-что хочу для себя.
— Например?
— Например, почему Георгий Мистаки стал археологом, а не, к примеру, десантником. А спросить у него, простите, никак.
— Но я — совсем другое.
— Вот именно.
— Почему стал — не так сложно… И не во всем мы контрастны. Начинали примерно в одно время — конец семидесятых, разгар застоя. В десантники его бы не взяли. Мы же с ним инвалиды по пятой графе, греков тоже не везде жаловали…
Тень проплыла по загорелому лицу, и печаль задержалась у глаз.
— У меня это, пожалуй, призвание, а он… Знаете, когда некуда деться, археология — удачное занятие.
— Со временем у нас неплохо, — поддакнул Бирюков, — ездим много… и тупорылых с их идеологией сюда валилось не так, чтоб очень. Здесь же и спина крепкая нужна, и шарики в голове, а престижа — так, не очень: не первостепенная отрасль народного хозяйства.
— Да, я заметил, народ у вас умелый, с руками и головой.
— Ничего.
— Небось все доводится перепробовать — от рации до подрывного дела? И акваланги, и компрессоры…
— Приходится.
— Неужто в институте учили?
Мария усмехнулась:
— Жизнь научит. Все надо делать самому.
— По штату не положено становиться академическими крысами, — Бирюков отщелкнул окурок за валун.
Экономные, точные, уверенные движения у Бирюкова. Жилистый, кирпично-загорелый, шрамики на скуле и губе. Лицо не слишком выразительное, но сквозь рыхлость пробиваются резкие, чуть хищные черты:
как писал Саша Вишневой прежде, чем его столица шарахнула по голове. Бирюкова-то как, интересно, на смиренную ниву занесло? Явно уж не по пятой графе. Впрочем, неужели не ясно? За юбку держится. За шортики, которым очень даже есть что обтягивать.
— У вас хорошая армейская закалка чувствуется, — сказал я, внимательно всматриваясь в лицо Бирюкова. — Афган?
— Глаз наметанный, — бросил Бирюков и взял новую сигарету.
Из штабной палатки доносились всхлипы морзянки и радиоголосов — Савелко ловил волну.
Небо на северо-востоке темнело. Набрякало тучами. Вечером будет дождь. А может быть, и ночью. И утром. Будет лить и лить, и не приметят нас больше вертолеты, приплывут корабли, а вода поднимется, захлестнет остров, и длинные серые волны покатят поверху…
— Вы спрашивали, почему он стал археологом, а я сегодня спрашивала себя: почему он им остался.
— И?..
— Спрашивала — но и не смогла ответить. Возможно, тут личное. Мне давно хотелось, чтобы Георгий занялся чем-то другим. Компьютерами бы торговал или ушел бы в политику…
— Он тебе мешал?
Бирюков насторожился.
— В науке так не бывает. Времена Лысенко давно прошли.
Мария отмахнулась:
— Конечно, мы работали по смежным темам, Да и организационно сказывалось, что они с Дэ Ка в связке, больше даже: Дэ Ка ему подыгрывал и, конечно же, покрывал, ну и, естественно, Ерина, мать-настоятельница, лелеяла и холила… Пока динамо не крутнул со Светкой. Извините. Это неважно.
— Да. Но суть в том, что последние годы Георгий не работал на науку, а как бы наоборот, старался выжать какую-то корысть… Я его назвала Индианой Джонсом… в глаза…
— На совете кафедры, — подбросил Бирюков.
— Не нужно все это ему стало — в нормальном понимании. Ну и я занимался бы тем, что может дать быструю и прямую выгоду…
Интересно, она что, не понимает, что при хорошем раскладе можно извлечь и быструю, и прямую, и большую выгоду из археологических находок? Хорошая античная ваза или статуэтка…
Статуэтка… может стать товаром и обернуться большими деньгами. Индиана Джонс… Не понимает — или подталкивает меня к версии?
— Скажите, а кроме вас, обращал кто-нибудь внимание на поведение Георгия? Ну, что он стал неправильно относиться к науке, или как это сказать?..
— Кто как, — хмыкнул Бирюков.
Мария промолчала.
— Савелко, например? — поинтересовался я.
Мария поджала губы, помолчала и ответила, цедя слова:
— Они же в связке. Георгий был руками… А возможно, и головой связки.
— А зачем тогда ему ваш Дэ Ка? Неужели и сейчас субординация так много значит, и Савелко — предел?
— Я об этом не задумывалась, — Мария говорила вроде бы искренне, и в глазах, потемневших как небо над островом, не было лукавства…
И все же я ей не верил.