А тут еще Бирюков подбросил:
— Вы что, думаете, Савелко такой уж одуванчик? Хитрован, еще какой. И чутье у него…
— Да, — кивнула Мария, что-то явно вспоминая…
— Чутье? Вы имеете в виду — археология как чутье?
— Ну да, конечно, — быстро подтвердил Бирюков.
— То есть он может сразу определить ценность находки, — мне очень хотелось побольше потоптаться на этой теме, но мучительно не хватало специальных знаний. Кроме Индианы Джонс, мои познания в археологии исчерпывались парой-тройкой детективов, где раскручивалась «мокруха» вокруг египетских и этрусских сокровищ.
— Конечно, — кивнула Мария, — это элементарно. Чутье у него на места поисков. Иногда кажется, что у него в голове карта. Во всяком случае, по античному периоду. Практически безошибочен…
— Не скажи. А характеристики? Да и здесь, на острове…
— Что на острове? — дернулась Мария. — Здесь у него попадание… Просто это все предназначалось Георгию…
— А теперь достанется вам?
— Науке, — холодно бросила Мария.
— Естественно, — согласился я. — Но работать… Исследовать — это так называется? — будете вы? Наверное, и Володя Макаров — он же аквалангист?
— Надеюсь, — все так же холодно обронила Мария. Она надеялась и была чем-то весьма озабочена. Только вовсе не трупом Георгия Мистаки.
— У вас уже было обсуждении ситуации? Планов работ?
Отозвался Бирюков:
— Так, поговорили немного.
— И?
— Да перепугался вроде Дэ Ка. Хочет вообще свернуться. То ли боится, то ли что…
— Рано еще об этом говорить, — бросила Мария, — а вообще-то поздно. Мне надо письмо дописать. Я могу идти?
«Что-то здесь не так», — подумал я.
— Да, конечно.
Мария поднялась и спросила Бирюкова:
— Передашь письмо с катером?
Бирюков молча кивнул.
— А когда будет катер? — поинтересовался я, когда Мария скрылась в палатке.
— В одиннадцать. Плюс-минус пять минут.
— Пограничники, что ли? — спросил я, изображая неведение.
Бирюков усмехнулся:
— Пограничники. Рейсовые сюда не ходят.
— Ну да, — я усиленно покивал. — Что, и почту возят?
— Да велик ли труд? Ладно, я тоже пойду — плавник пособираю, пока видно.
Я тоже поднялся — пора немножко постучать морзянку.
И спросил вдогонку Бирюкова:
— Так что, Савелко собирается прекратить работы?
— Во всяком случае, мечтает нас всех эвакуировать. На всякий случай.
Я совсем не обрадовался ее визиту. Кроме всего прочего, я не привык разговаривать со свидетелями, лежа в плавках на песочке.
Сербина села рядом; наверное, специально дожидалась темноты, чтобы не так заметны были припухшие от слез веки. И все-таки она выглядела очень хорошо. Мне моментально припомнилась фраза из какого-то грошового романа: «Он любил женщин, точнее, блондинок».
Сербина была блондинкой того спортивно-лирического типа, который в последние годы стал массовым. Подобные существа улыбались с афиш и рекламных проспектов, таращились из витрин и огрызались из-за прилавков, кочевали по экранам и пляжам… Я считал их чем-то вроде говорящих кукол, может быть, потому, что не приходилось прежде всерьез разговаривать с ними. Я сел, угостил Сербину сигаретой, поднес спичку и подумал, как же заговорить с этим очаровательным манекеном.
Светлана заговорила первой. Она спросила, есть ли в моем нравственном кодексе такие понятия, как «честное слово» и «профессиональная тайна». Я сказал, что есть.
Тогда Светлана попросила под честное слово сохранить в тайне все, что она скажет.
Я немного поколебался и — пообещал.
Но все, что мне сказала Светлана, не представляло тайны ни для кого, разве что для Макарова. Сербина попросила, чтобы Владимира Макарова убрали с острова. Немедленно. Пока он не натворил глупостей. А натворит он их непременно, если останется здесь.
— Но почему именно его?
— Неужели обязательно все объяснять, — сдвинула выгоревшие брови Светлана, — неужели смерти Георгия недостаточно?
Я заверил, что не жажду новых жертв и немедленно эвакуирую всех, если только будет необходимость. Но прежде хотел бы узнать, в чем дело, почему она заботится именно о Макарове.
— Поймите, Володя — близкий мне человек… Мы скоро поженимся, и я не могу смотреть… Он ведь пойдет, пойдет за Георгием, и я не смогу его остановить!
— Пойдет за Георгием? То есть умрет?
— Не знаю. Не дай Бог. Нет, я имела в виду — не хочу, чтобы он повторил судьбу Мистаки. Ни в чем. Он — слабее.
— Вы любили его? Георгия?
— Да.
— Почему же так получилось, что вы не с ним… Ну, пока он был жив?