Я попробовал, но так и не смог вообразить на своем месте здравомыслящего человека. Место на редкость неподходящее. Не располагает…
Мысли как-то путались и сбивались, и, наверное, от курева противно скрипело в ушах. А задача у меня простая: выяснить, что произошло с Георгием Мистаки. Нужна истина, совсем не эпохальная, но лишь бы знать, что сделано все возможное.
Не верю я в случайности. Не верю, что здесь произошла именно эта нелепая случайность: возникла ситуация, которая уже никогда не сможет повториться. Одно дело — автокатастрофа или даже обвал в горах, а совсем другое, когда в исхоженном, плаваном-переплаванном Черном море, где и акул-то настоящих нет, однажды утром появляется неведомое чудовище и от нечего делать убивает человека. Непостижимо как, но убивает. И потом исчезает. Надолго? Может быть, оно еще в бухте?
…И появилось чудо-юдо как раз тогда, когда Георгий был под водой один, именно он и только он, а его напарник, чтобы не стать жертвой случая, даже не заправил акваланг.
Как-то странно все.
Должны ли что-то значить эти разговоры о предчувствиях, снах?
И Сирена, эта медяшка со знакомым лицом, всплывающая в каждом разговоре, значит ли чего она?
А если прав Савелко? Если все мы обречены? Все, все вместе, и я с ними — мне и сейчас уже кажется, что скала не высится в темном пространстве, а стиснута все сужающейся петлей…
Полыхнуло, и в мертвенном свете молнии мне показалось, что бронзовая женщина осела на когтистых лапах, готовясь взлететь…
Что это со мной? Так недолго и запаниковать. Нет, мне надо разобраться. Спокойно во всем разобраться. Допустим, Георгия убили. Мне приходилось слышать, например, что совсем незначительная примесь чужеродного газа в воздухе баллонов на глубине может стоить жизни аквалангисту. А Георгий спустился глубоко. Значит, если концентрация этой примеси невелика, то без специальных анализов могли ее не обнаружить. И почему я не отправил акваланг на экспертизу? Но если это предположение верно, тогда что виной тому — злой умысел или случайная течь в выхлопной трубе компрессора?
Мне нужно остаться одному. Мне нужно подумать. Я не имею права придавать значение своим ощущениям.
А если всем на острове так же не по себе? А если… Если из какой-то расселины в скале сочится ядовитый газ, и он оказался смертельным для Георгия?
Нет, зацепиться пока не за что. Может быть, влияние Сирены? Или чего-то, что было с ней рядом? Мог же Георгий увидеть такое, от чего всплыл мертвый, с искаженным от страха лицом? Умереть можно и от страха, и при этом, кажется, тоже происходит паралич сердца. Но чего же так испугался здоровенный опытный пловец?..
Я вновь почувствовал, как новая волна ужаса неожиданно накатила на меня, заставила вцепиться в камни, закусить губы и неимоверным усилием воли удержаться от падения. Близкая чернота пропасти надвинулась — нет, кажется, это я поплыл! — и нет ни просвета, ни скалы, нет ничего, нет меня… я парю, беззащитный, в холодных сумерках, и отовсюду, из ничего, меня охватывают невидимые щупальца, парализуют движения, и в светящемся пространстве все ближе и ближе подлетает, мерно взмахивая огромными жесткими крыльями, чудовищная хищница…
И вдруг пронзительный, несовместимый с мертвым островом свист хлестнул по мозгу, заставил меня вывернуться и, сначала едва ли не ползком, затем быстрее — перебежками и, наконец, сумасшедшим галопом, броситься к лагерю.
Я понял сразу — резко, дико и грубо свистел стравливаемый из баллонов акваланга сжатый воздух. Кто-то открыл вентиль, и сжатый до ста атмосфер воздух с адским свистом выбрасывался в атмосферу.
Я бежал, падал, бежал, но, только ободрав руки и колени, понял, что не успею. И хотя остров был не таким уж и большим, места на нем, кажется, для всего хватало.
Свист слабел. Вся надежда, думал я, только на Василия. Но влетев в лагерь, я остановился, не в силах произнести ни слова: тихо покачивалась лампочка, брякал крышкой чайник над костерком, томно вздыхал приемник, а Вася сладко дремал, развалясь в шезлонге.