— А что нашли вчера?
— Георгий нашел вещицу. Настоящая греческая работа. Прямых аналогий нет, разве что у Эванса на Крите…
— Что за вещь?
— Статуэтка, бронзовое литье: женщина — такая хищная, крылатая… Неужели Дэ Ка, ну Дмитрий Константинович, вам ее не показывал?
— К сожалению, нет.
— Покажет. Обязательно. Когда станет говорить об огромном научном значении нашей работы и о трагической, нелепой случайности, вынуждающей прекратить дальнейшие исследования на самом интересном месте.
— Почему прекратить?
— Кто теперь полезет в эту бухту?
— А вы?
— Я? Избавь Бог!
— Почему?
— Потому что я не верю в трагические, нелепые случайности.
— Вы считаете, что Георгий Мистаки умер не естественной смертью? И не в результате несчастного случая? Я правильно понял?
— Я сказал, что не верю в трагические нелепые случайности.
— Не понимаю вас.
— Вам когда-нибудь приходилось бояться? Бояться, что называется, до потери пульса?
— Страха не испытывают только некоторые сумасшедшие.
— Вы меня не поймете… Да и не хотите понять.
— Я очень хочу вас правильно понять.
— Страх… Нет, это не просто страх. Я не знаю, мне показалось… Там, под водой, что-то было! И Георгий это увидел.
— На Георгия кто-то напал под водой?
— Или что-то. Мне, во всяком случае, так кажется.
— Вы его видели?
— Видел… Точнее…
— Расскажите, пожалуйста, подробно, начиная от того момента, как Георгий вошел в воду.
— Он пошел, а я остался на берегу…
— Почему все-таки вы работали по одиночке?
— Георгий так хотел.
— Почему?
— Трудно сказать… Ну, мне нездоровилось, а он и не настаивал. Есть же работа и на берегу. Скажем, заправлять акваланги.
— У вас есть компрессор?
— Да. Сейчас свой.
— А раньше?
— Брали напрокат. Георгий на себя оформлял.
— Где ваш компрессор находится?
— Там же, у грота. Метрах в десяти есть хорошая площадка, мы ее еще с моря увидели, когда только приплыли на остров.
— С Георгием был условный сигнал о помощи?
— В принципе, да. Собственно, не о помощи, а призыв. Постучать «7».
— Как постучать?
— Морзе. На дне — по камню или железке.
— А если не на дне?
— Всплыть и позвать.
— Крик можно не услышать. Так же, как и стук.
— В бухте акустика, как в театре. Любой шорох слышен.
— Допустим. Георгий сегодня подавал сигнал?
— Нет.
— Вы отходили от берега, когда он был в воде?
— Нет.
— А заправлять акваланг?
— Я не запускал компрессор.
— Второй акваланг был заправлен?
— Не знаю.
— Как же вы собирались работать, не проверив акваланг? Вы же опытный спортсмен.
— Долго, что ли? Пока Георгий… Ну, в общем, я рассчитывал успеть.
— Понятно. Георгий вам доверял?
— Что? Заправку? Но ведь это обычное дело.
— И все-таки объясните, почему вы сегодня не собирались погружаться.
— Я же говорил.
— Не помню.
— Я говорил, что боялся.
— Чего или кого вы боялись?
— Вы хотите, чтобы я сказал: «Я боялся, что на меня под водой нападет гражданин Н. и попытается меня убить».
— Мне хочется понять, чего может бояться в воде опытный аквалангист.
— Как раз этого я и не могу сказать. Не знаю. Боялся — и все.
— С вами прежде такое бывало?
— Страх перед водой? Нет. Хотя пугаться в воде приходилось.
— И никакой причины на этот раз не существовало?
— Какие там причины… Если бы знал, не боялся бы. Думаете, мне приятно это всем вам долдонить?
— Не думаю. Я, кстати, не любопытства ради сюда прибыл. Георгий…
— Кстати, я и его отговаривал.
— Что вы сказали Георгию?
— Сказал, что работать в бухте нельзя. Что там какая-то гадость…
— И что он ответил?
— Что в Черном море акул не бывает.
— Вас устроил такой ответ?
— А что я, по-вашему, мог ему сказать?
— На этом разговор и кончился?
— Нет. Георгий попросил объясниться.
— Если можно, расскажите дословно.
— Дословно не могу. В общем, он спросил, в чем дело, почему я отказываюсь работать. И еще — не заметил ли я чего-нибудь особенного в последние дни.
— Он был взволнован?
— Мы все взвинчены, разве не видно?
— Он, следовательно, тоже?
— Да… Был, пожалуй. Хотя держался.
— Что вы ему ответили?
— Сказал, что не могу — и все, что дурное предчувствие, и лучше не лезть в воду.