Тактика тактикой, но возможность за долгие годы наконец вывести брата на прямую конфронтацию кружила Мораю голову. Короне были не интересны их внутренние разборки, и поэтому их противостояние затянулось, оставляя право победы сильнейшему.
«И этим сильнейшим буду я. Я со Скарой».
Морай вспомнил о Чёрной Эйре и усмехнулся.
«Это и есть твой бог, жрица. Скара означает “смерть” со сциита. Это чёрный бог Брезы, а я его Иерофант. А может и наоборот».
Что его ждало на тайной дороге, ведущей через заставу Трёх Лигнимов, — не знали, впрочем, даже боги. Посадить с собой на дракона полк головорезов он не мог. Может, им предстояло быть вдвоём против сотен копейщиков и арбалетчиков; но Морай не боялся.
Он этим жил.
Так и не поспав, Морай встал ещё до рассвета. Он надел свою лёгкую лётную броню, состоящую из чешуек чёрной дублёной кожи и украшенную крыльями летучих лисиц. И натянул на волосы повязку из шёлка.
Длинные «крылья» брони по бокам ног защищали его от когтей вражеских драконов, а перепонки летучих лисиц покрывали плечи и спину скорее для красоты, чем для практического смысла. Когда-то он также надевал на руки перчатки — до тех пор, пока не шлёпнулся в кучу навоза и соломы под нос к дракону Хкаруату.
«Если б я тогда знал, что держаться за гриву стоит исключительно голыми руками, то моего известного подвига бы не вышло».
Свой легендарный Судьболом он вложил в ножны за спиной — и был готов. Паж распахнул перед ним дверь, и он ступил в полумрак особняка, направляясь вниз.
Пёс у лестницы заскулил и спрятался от него под ступени. Гогот игравших в кости солдат поутих. Лишь сестра Мальтара поднялась ему навстречу.
Она была одета в штаны и мужскую накидку через одно плечо. Чтобы выглядеть, как военный адъютант, ей не хватало только срезать волосы — но она явно во всём повторяла за братом.
— Всё готово, маргот, — поклонилась она. — Посланник Иерофанта на площади. Нобель Шакурх следит. Люди, хворост, поленья — на месте.
— Сейчас глянем, — ответил ей Морай. Он махнул рукой мечам Мора, и те приветственно загудели в ответ. А сам зашагал на выход.
Стоило ему выйти на улицу, как под ногами захрустели свежие кости. Он покосился на столб, куда привязывали живых игрушек для его своры, и фыркнул:
— Напомни псарям, чтоб убирали за собой.
Он мог сказать это хоть в пустоту — Мальтара всё равно бы услышала. Она семенила за ним, как незримая тень.
— Конечно, — сказала она.
Конюшие подали им лошадей. Оба ездили на вороных с рыжей сбруей — их можно было отличить издалека. Скакуны были ещё сонные, а у Морая не было шпор; но он с такой силой стиснул бока своего жеребца, что тот жалобно вздрогнул и с места сорвался в галоп.
Мальтара помчалась за ним.
На рассвете людей было меньше обычного. Но публика и не требовалась. Зритель, по сути, был только один. Посланник от Иерофанта Эверетта, жрец в белых мантиях с раздавленным, как слива, от побоев лицом, он был посажен на площади перед главным триконхом Брезара, связанный по рукам и ногам.
Горожане всё равно вылезали из своих нор, общежитий и публичных домов. Они падали ниц при виде Тарцевалей и украдкой ползли за ними вслед.
У белых стен триконха, храма трёх богов, были выложены целые стога соломы и тисовых ветвей. На площади собралась дюжина мечей Мора и добрая сотня рядовых.
Двустворчатые двери триконха дрожали и дёргались.
— Умоляю! — кричали оттуда на разные голоса. — Мы не поддерживаем решение Эверетта! Мы никогда не посмели бы вставать поперёк пути доа!
Морай натянул поводья и остановил коня рядом со столичным жрецом. Тот в ужасе поднял на него глаза.
— Итак, посланник, — произнёс Морай. — Там, внутри, все аанитские жрецы Брезы. Они и впрямь не виноваты… были. Пока не послушали твою проповедь о том, что люди должны быть дружны против чудовищ. Которую ты зачитал им вместо того, чтобы прибыть сразу к моему двору. О том, что настанет царство справедливости, и Аан не позволит больше драконьим лордам истязать честных людей.
— Маргот, я прошу вас, это какое-то недора… — заговорил посланник. Подле него стоял нобель Шакурх, старый сторонник Морая — смуглый мужчина с остановившимся взглядом и длинной окладистой бородой. Шакурх исполнял все поручения до того, как они были озвучены; поэтому он сразу же пнул жреца в бок, и тот замолк.
Морай довершил:
— И раз уж ты осквернил их умы своими речами, дорога им только одна.
Мальтара подъехала ближе и шепнула:
— Почему не позовёшь на эту казнь Скару, брат?
— Потому что они сами не желают умереть в зубах дракона. Поджигайте!
5. Охота двух драконов
Пламя трещало и ревело, огромным факелом вспыхнув посреди Брезара. Морай оставил сестру проследить за тем, чтобы триконх сгорел дотла, а столичный жрец смотрел на это неотрывно до тех пор, пока не развеется последнее облако дыма.
Остальные привязанные на площади Божьей Милости сделались невольными свидетелями происходящего. Огонь отпугивал псов и ворон, и наказанные, прижимаясь лбами к мостовой при виде Морая, молились, чтобы пламя играло как можно дольше.
Морай притормозил рядом с тремя людьми у крайних столбов. К его неудовольствию, они были ещё живы.
Нобель Куолли доставлял ему неприятности. Бежавший в Маят после публичной расправы над своей дочерью, он стал одним из злейших врагов Морая. Когда-то это был регент, председатель торговых гильдий, что поддерживал его и Мальтару, не осуждал вздорные решения маргота и был терпелив, как святой.
И глядел так выразительно, как будто Морай не понимал, зачем он подлизывается.
«Хотел подсунуть мне дочь, которую сам же в малолетстве испортил, а потом так смертельно обиделся на то, что я не оценил».
Четыре года назад Куолли уехал в Маят, ища там новые связи — или, по слухам, жениха для дочери Халисы, которую доселе упорно предлагал Мораю. Морай воспринял это как оскорбление и измену. С лёгкой руки он отдал Халису на растерзание собственному городу.
Куолли уехал, но его сильные связи в городе и за его пределами остались. Он заслужил влияние среди вооружённых контрабандистов и различных банд; и поэтому так или иначе он пересекался с делами Мавлюда и самого Морая. Куолли намеренно саботировал множество сделок. Приходя обсудить добычу, брезарские контрабандисты нарывались на засаду, умирали и дарили своё золото предприимчивым людям Куолли. Так на несостоявшихся переговорах был убит старший сын Мавлюда: его смуглую голову засунули в ящик и выслали отцу.
Мавлюд рвал и метал. Но люди Куолли хорошо заметали следы.
Дошло до того, что розовый джин, однажды поданный к столу Морая, имел на себе бумажку: «За Халису». Морай велел выпороть в кровь кравчего и наказал Мальтару — и сам взялся отсекать вездесущие руки Куолли. Он объявил расправу над каждым, кто посмел чем-то посодействовать контрабандистам Куолли. Покупка чего-либо из в лавках его сбытчиков тоже считалась содействием.
Трое, привязанные на площади, были из тех, что взяли с рук старинные украшения. Лавочник позже был признан доверенным Куолли и обезглавлен лично марготом, а эти трое за неразборчивость оказались привязаны на площади.
Морая не волновало, как покупатель должен был узнать, кто привёз в город товар.
«Любой, кто отоварился чем-то из-под полы людей Куолли, поддерживает моего врага в моём же городе», — объявил Морай лунаром ранее. С тех пор люди стали бояться городских лавочек ещё больше, а столбы на площади достигли сотни штук.
Морай дёрнул бровью, возвращая себя с небес на землю. Треск пылающего триконха дивной музыкой звучал над ухом. Марготу хотелось, чтобы и нобель оказался в этом огне.
«Он мечтал о внуках голубой крови, но получит только снятую с себя голубую кожу».
Ещё раз смерив взглядом троих, маргот щёлкнул пальцами и подозвал к себе ближайшего гвардейца с алебардой. Затем указательным пальцем рассёк силуэты привязанных поперёк. Тот понял и развернулся к осуждённым, готовый исполнить свою роль палача и кормильца крыс. А сам маргот пришпорил скакуна и помчал по скалистой дороге мимо Лордских Склепов вверх, к пещере Скары.