«Но если кто и держит это в уме, то Вранг. Он наблюдателен и ни с чем не перепутает черты своего семейства. Что ж… Возможно, это в некоторой степени утешает его, ведь если Вранальг не его сын, то он ему племянник».
— И что… что, ты думаешь, он сделает теперь? — пробормотала Ланита. — Даже если Мор разгласит это, Каскар знает, что ты наш верный рыцарь. Ты с детства с нами, всегда. И никто не подвергнет твою преданность сомнению просто поэтому.
«Покойный маргот Минорай, видать, тоже был не шибких правил человек. У него могут быть и другие побочные дети. Как будто собственных восьмерых ему было мало».
— Мать под угрозой поведала ему обо мне. Вот его слова, которые она записала, — Миссар достал бумажку из-за пазухи и развернул её.
«Сэр Миссар Линн, я наслышан о тебе. Я помню тебя и в бою, и в штабе. Храбрости тебе не занимать, мастерства тоже. Твоё имя покрыто славой далеко за пределами Арракиса. Ты от крови доа, как и я, и доахар. Но не это роднит нас. Если тебе чужды заветы новых Троих, то приезжай в Брезу. Это последнее место, где тебе останется работа, когда твой марпринц подпишет соглашение с Иерофантом. И последнее место, откуда никогда не изгонят драконов — быть может, среди них будет и твой».
Ланита нахмурилась.
— Какая самонадеянность, — поддержал её угрюмую реакцию Миссар. — Этот человек творит такие зверства, покрывает ублюдков и торгует людьми, но зато, поглядите, уважает Кодекс Доа! И то, быть может, лишь на словах. Он думает, что мне захочется смотреть на его полудохлого Скару. Если где и будет последний оплот драконов в Рэйке, то это здесь, в Арракисе. Наали и Рубрал будут гнездоваться вместе, и у них, быть может, вылупятся детёныши…
— Я бы не была столь уверена, — прошептала Ланита. — Если Каскар не выкарабкается из этого ужасного жара, то Наали придётся уйти — отселиться дальше в горы, ведь нам не дозволят прикармливать его. А Рубрала призовут Хауры. И, признаться…
Миссар поймал её взгляд. И она довершила:
— Признаться, мне от этого больно. Если Наали и Рубрал не успеют завести потомство, Вранальг никогда не станет доа. Кипящая кровь дракона в его жилах будет стыть с каждым годом — и твоя тоже. Иерофант делает это всё ради безопасности людей, но… — она сжала кулачок и поднесла его к губам, задумавшись. — …но неужели нужно разлучать драконов и знатные рода, что веками привыкли жить вместе бок о бок?
— Не знаю, — буркнул Миссар и дёрнул плечом. — Действительно, требования Иерофанта… суровы. Он хочет, чтобы любой дракон, когда-либо вкушавший человечину, был предан казни. Я понимаю, для чего это. Хотя душа моя противится этому, он во многом прав. Тысячи людей живут в Рэйке, но лишь десятки знают драконов как тех, с кем можно сблизиться; а не как тех, кто сожрёт их. Цена нашего союза с королями неба слишком высока — и платим её не мы, а множество простых селян и горожан.
Он вздохнул, поигрывая бровями. Миссар был человеком дела, не склонным сотрясать воздух попусту. Но иногда даже ему требовалось высказаться о происходящем.
— Однако… — вздохнул он. — От нас улетают и те драконы, что не охотятся на людей. Для них оскорбительна сама попытка их контролировать. И формально Иерофант не разлучает драконьих лордов с их драконами — но, запретив подавать им пищу, он рассчитывает расселить их подальше от городов и сёл. А драконы без доа только этим и привержены своим лордам. Когда их перестают кормить, они воспринимают это как обиду и улетают; но не в дикие земли, а, похоже, навсегда. На восток.
Он смолк. Ланита прекрасно знала, как ему дороги крылатые хищники. Как и всякий приближённый к ним, он буквально жил ими. В нём не прекращалась внутренняя борьба: тяга к справедливости против жгучего желания когда-нибудь и самому приобщиться к искусству лёта.
Миссар потряс головой. И заявил:
— Однако ничто из этого не поставит меня на сторону Мора. Не драконы важны ему — а лишь его собственное благополучие. Он мне не брат и не сват. После того, как он обесчестил, измучил и искалечил тебя, пускай катится в преисподнюю, где ему самое место.
«Я понимаю, как Миссар гневается за меня», — подумала Ланита и погладила его одетую в кожаный наруч руку. — «Но мой собственный гнев давно утих. Я хочу лишь одного — чтобы эта война закончилась нашей победой. Однако не ценой нашей связи с драконами… если есть хоть малейшая возможность не расставаться с ними».
Она вспомнила пляску теней по углам форта. Пьяный смех и сапог маргота, который обхватила руками, умоляя о милости.
Это был страшный человек. Если верить сказкам, именно такие монстры после смерти не имели шанса упокоиться под подолом у Схаала. Собственная злоба и мерзость могла превратить их в чудовище. Если верить сказкам, так и появлялись демоны. Искажённые, истерзанные самим своим существованием, ненавидящие весь мир духи.
Но, отвергнув человеческое, Морай имел такую силу, которую невозможно было забыть. В его взгляде Ланита увидела волю самого рока, что-то первобытное, жуткое и величественное. И с тех пор это не давало ей покоя.
Он был словно дракон среди людей.
«Если б его дело было правое, разве сделали бы его боги таким ублюдком?» — думала она. — «Однако мне непросто быть меж двух огней. Я презираю Мора, но и с деяниями Иерофанта согласиться не могу. Я не делаюсь от этого той, кто сочувствует ему. Я прежде всего на стороне брата Каскара — и моего сына. Драконы — часть нашей жизни; и оттого, что наши имена не вписаны в летописи так ярко, как имена Морая и Скары, не значит, что мы ничего не стоим».
— А помнишь того человека, — заговорила она, — странника из Брезы, что пятого дня явился в Арракис, проповедуя, что Иерофант Эверетт — ставленник демонов, который нарочито изгоняет из Рэйки драконов? И когда они улетят, нас захватит Империя Барракия…
— Да, как только Мор понял, что его будут давить именем Аана, он решил быстренько вывернуться на религиозном поприще нужным боком. И обозвал себя посланником Схаала в Долине Смерти. Это он подсылает таких балаболов, будь уверена.
— Того человека сожгли на площади. Но ведь он был не один такой; не только лишь безумцы так считают. Ещё задолго до того, как Эверетта избрали Иерофантом, такое бывало… Помнишь известного купца Мавлюда? Он тоже ушёл в Брезу.
— Да, потому что пошлины платить не хотел и вообще торговал чем-то сомнительным.
— Но перед уходом он сказал брату, а я слышала: «Диатр слаб, драконья кровь меркнет. Церковники подбираются к трону, и, вот увидите, вы будете сами отдавать им своих драконов на убой». И ведь… он прав оказался. Тогда восстания только начинались.
Миссар протяжно вздохнул и потёр наморщенный лоб. И посмотрел на неё тяжёлым серым взглядом:
— К чему ты клонишь, лилия моя? — хрипло спросил он.
Ланита поджала губы. Коснулась его покрытой щетиной щеки, подумала сама: «Действительно, к чему я клоню?»
— Я просто боюсь, что мы совершаем ошибку, — произнесла она тихо. — Как бы сильно мне ни хотелось верить, что мы не допустим падения нашего семейства, но… я боюсь, что всё к этому идёт.
«Без драконов мы станем одними из многих лордов. Но будем уступать им во всём: наша казна пуста, наши солдаты измотаны, наши границы размыты. У Каскара нет наследника. Судьба нашего дома ведёт в туман».
Это были тяжёлые мысли. Но они могли разделить их друг с другом. Они коснулись друг друга, затем обнялись…
…и их прервал стук в дверь. За которым последовал неуверенный возглас:
— Маменька?
Ланита и Миссар тут же отшатнулись каждый в свою сторону. Доахар сделал вид, что изучает полёт драконов с балкона. А леди поспешила к двери.
— Заходи, милый! — молвила она.
«Вранальгу скоро исполнится девять, но он умён не по годам и, боюсь, быстро поймёт, что Миссар не должен здесь быть», — подумала она с раскаянием. — «Но они хорошие друзья».
Мальчик ждал её за порогом. Он держал под мышкой толстую книгу сказок, которую ему подарил Каскар. Яркую, красочную, вобравшую в себя множество прекрасных и жутких, интересных и даже исторически правдивых историй всего Дората.