Бумаги, вынутые из ящиков, затопили стол. Он стал выкладывать их на кресло, но и там скоро не осталось свободного места. Пачка листов рассыпалась по полу. Он улыбнулся листкам, как живым: «Летите в разные стороны. Я не сержусь. Я сегодня добрый. Великая вещь — хорошее настроение! И как его нетрудно достигнуть: пришла бы только в голову стоящая мысль. Да, и еще, чтобы начальник был мудрый, видел бы тигра, а не решетку. И ты сам — тоже. А вот доделаем эксперимент, да еще по-новому, тогда посмотрим, кто чему соответствует».
Голос жены прозвучал неожиданно, странно:
— Что случилось?
Он обернулся. Нина стояла в дверях, не сняв пальто, только сдернула платок.
— Случилось? Где? — переспросил он медленно, еще не придя в себя.
— В академии.
— А-а, ты про пожар…
— Я про другое… потом?
— Потом ничего.
— Что у тебя с Ребровым?
— У меня? По-моему, это у тебя… — Воронов отвернулся, стал рыться в бумагах на столе. Несколько листков, колыхаясь, спланировало на пол.
— Ты что? Уходишь?
— Куда ухожу? — Он не понял ни вопроса, ни того, почему жена не раздевалась.
— Совсем? От меня? — Нина показала рукой на бумаги, на выдвинутые ящики стола.
Воронов усмехнулся, подумал: «Она видит не тигра, а клетку». Ему стало обидно, что на смену хорошему настроению возвращается тоскливое напряжение последних дней. Тогда хоть не разговаривали, только так, по пустякам, а теперь — целый диалог с драматическим подтекстом.
— Ухожу, — сказал он холодно. — По обыкновению ухожу в себя. «Ин корпоре» — как говорили древние римляне.
Нина устало привалилась к притолоке, стала стягивать с руки перчатку. Воронов видел, что жена прикусила губу, смотрит на него не отрываясь, и глаза ее, красивые, большие, медленно наполняются слезами.
— А что же ты не спросишь меня, где я была? — она будто бросила ему вызов и еще сильнее прикусила губу.
Он нахмурился:
— Ты человек взрослый. Мало ли какие у тебя могут быть дела.
— Дела! — Нина всхлипнула, сорвала наконец перчатку. — Неужели это все, что ты можешь сказать?
Да, в тот вечер, когда они объяснились, он требовал, чтобы Нина говорила с ним, хотя бы внятно отвечала на вопросы. А она молчала. Теперь молчит он. Тогда ему так надо было, чтобы она успокоила его. Теперь, наверное, нужно ей… Ведь всерьез испугалась, что он уходит. Со стороны это, наверное, так и выглядело: собирает бумаги, книги, чтобы потом не возвращаться. Пожалуй, многие бы так поступили на его месте, а он об этом и не подумал.
Воронов в раздумье взялся за щеку. Нина горько плакала, уткнувшись в косяк двери. Он подошел, потрогал ее за плечо. Она дернулась, отстраняясь. Он снова задумчиво потер свою колючую щеку. Потом решительно взял Нину за руку, довел до тахты.
Как это просто, оказывается, — быть рядом! А он и не помнит, когда так было в последний раз. Словно они и не жили вместе, а лишь коротали время в одном купе, ожидая, пока поезд доберется до станции. И гладить ее волосы так приятно.
Нина затихала понемногу, покорно принимая его простую ласку. «Если бы знать, о чем она думает сейчас, если б знать хоть чуть-чуть!» Он подумал так и расстроился. Всегда, все время с Ниной он выжидает, словно игрок: а что будет дальше? Гадко, как это гадко! И все рассуждения о мудрости тут ни к чему. Не мудрость это, а трусость!
Он быстро отдернул руку.
— Ты что, Дима?
Он молчал, все еще охваченный презрением к себе, а Нина теребила его, и тревога в ее голосе нарастала с каждым новым словом:
— Ты что, Дима? Тебе неловко со мной, я понимаю… И еще эта беда на работе… Ты знаешь, что Веркин вас всех обманул? В чем-то очень серьезном. Он что-то подстроил… Ты знаешь об этом?
Смысл ее слов плохо доходил до сознания Воронова, он улавливал только одно — неожиданную перемену в Нине, ее желание помочь ему, защитить. Она еще несколько раз назвала фамилию техника, потом, смущаясь, — Реброва, напомнила об анонимном письме и требовательно взяла мужа за руку. Только тогда Воронов понял: Нине известно что-то такое, чего не знает он. И это снова удивило его и обрадовало.
— Веркин, значит, — наконец сказал Воронов. — Вот, значит, как — Веркин. А ты откуда знаешь?
— Так, — сказала Нина и отвела взгляд. — Случайно. Это неважно сейчас.
— Неважно, — повторил за ней Воронов. — Это действительно неважно. А что же сейчас важно?
— Рассказать обо всем в академии. Впрочем, ты сам лучше знаешь, что надо сделать.
— Рассказать… — Воронов опять уставился в одну точку.
Нина молчала. Ей показалось, что сказанное ею не имеет для мужа большого значения, что он уже пережил все это — тяжело, с болью. Воронов встал и заходил по комнате. Нина следила за ним и все больше уверялась, что права. И, словно подтверждая ее мысли, Воронов сказал: