Волки медленно двинулись на этот звук. И без того впалые животы их подтянулись — тело каждого в любой момент было готово к стремительному броску. Предстояло совершить то, ради чего они шли сюда. Начиналась большая охота.
У края широкой поляны волки остановились. Ветра не было, только чуткий звериный нос мог уловить, что воздух все-таки движется и течет он в их сторону. Иччи и Бурый поползли быстро, перебирая передними лапами и волоча зады, чтобы не потревожить, не стряхнуть пушистые шапки снега с низких кустов, не выдать себя.
Совсем скоро они разглядели лося. Зверь стоял на фоне темной стены осинника, и голова его с могучими рогами была низко опущена. Он отдыхал. По ввалившимся бокам, по понурому виду волки поняли — лось болен.
Бурый пополз в сторону. Иччи осталась лежать неподвижно, не сводя горящего взгляда со зверя. Через некоторое время она вдруг почувствовала беспокойство и поняла, что пора. Волчица не видела Бурого, но что-то сказало ей, что он там, где надо, и уже выбрал удобное место для броска.
Шерсть на загривке Иччи встала дыбом. Она стремительно вскочила на ноги и издала тихое грозное рычание.
Понуро стоящий лось вздрогнул. Он вскинул голову и сделал шаг в сторону волчьего голоса. Иччи присела. Она не знала — была ли это боевая поза для прыжка или ее поразил лесной великан.
Шагнувший из тени на залитую лунным светом поляну, лось был похож на каменную глыбу, источенную ветром. Да, зверь был стар, костляв, болен — глаза Иччи не обманули ее, но могучая холка по-прежнему вздымалась крепким бугром, а широко расставленные длинные ноги с каменными копытами и наклоненная вниз голова с острыми, разлапистыми рогами вселяли страх.
Но волки не отступают. И рык снова заклокотал, забился в горле Иччи. Лось чуть шевельнул тяжелой горбоносой головой и сделал еще один шаг навстречу. Никогда и никого не боялся в Стране Лесов этот великан, да и если бы он решил бежать, ему, старому, все равно не удалось бы уйти от погони по рыхлому и глубокому снегу. Жизнь можно было сохранить на месте, так как он делал это всегда.
Из осинника вдруг метнулась длинная стремительная тень. Это бросился Бурый. Лось мотнул рогами. Казалось, он зацепил волка, но, видимо, в последнее мгновение Бурый успел увернуться и, перекувыркнувшись через голову, зарылся в глубокий снег. Лось бросился к нему, высоко вскидывая длинные тяжелые ноги, чтобы растоптать врага, но волк успел подняться и отскочить в сторону.
Волки больше не прятались. Лось принял бой и бежать ему было некуда.
Вся вздрагивая от напряжения, Иччи подошла к зверю совсем близко. Бурый бегал вокруг, но лось, видимо, угадывал, что главная опасность таилась в волчице, и потому рога его были направлены в ее сторону. Дыхание зверя было горячим, хриплым и превращалось на морозе в белое облако. Иччи понимала — долгой осады лось не выдержит — он действительно стар, но голод подгонял, отнимал осторожность, и волчица решила действовать. Она шевельнула хвостом и сделала короткий шаг вперед. Бурый понял замысел волчицы — она отвлекала зверя. Круги его стали сужаться.
И на этот раз бросок волка был быстр и смел, но лось словно угадал его и в последний миг почти успел повернуться к Бурому. Волк вцепился в шею зверю, повис на нем. Лось затряс головой, и тело волка вдруг подлетело высоко вверх и упало прямо на подставленные рога. Тоскливый, полный боли и отчаяния вой понесся в ночь, к дальним горам. И в тот же миг лось тяжело рухнул в снег — Иччи успела перехватить ему острыми зубами жилы на задних ногах. Падая, зверь судорожно дернулся. Удар обрушился на волчицу — сразу стало темно, и исчез лес, поляна, облака снега, летящие в глаза, и предсмертный вой Бурого.
Очнулась Иччи, когда луна уже закатилась за горы и небо стало серым — ночь не ушла еще, а день не пришел.
Гудела, разламывалась от боли голова. И челюсть, свороченная в сторону ударом лосиного копыта, отвисла, вывалился язык, и в снег текла и текла слюна.
Иччи поднялась на ноги сразу, стремительно, потому что последнее из того, что она помнила — была борьба, а инстинкт подсказывал — лежачий слаб, лежачий — это всегда признак смерти. Только когда ты на ногах — ты грозен, ты можешь защищаться.
От резкого движения вздрогнул лес, запрыгал, поплыл в сторону — волчицу качнуло, она завалилась боком в снег. И опять сработал инстинкт — Иччи снова была на ногах и оглядывалась вокруг.
Совсем рядом лежал мертвый лось, неестественно вытянув тяжелую голову. Глубокая рваная рана, черная от запекшейся крови виднелась на его шее. Поодаль, в измятых и изломанных кустах Иччи увидела Бурого. Он лежал на спине с распоротым брюхом.
Волчица медленно подошла к нему, обнюхала и тихо заскулила. Бурый не шевельнулся. Тогда она вернулась к туше лося. Есть не хотелось. К горлу подступала тошнота. Иччи попыталась лизнуть пропитанный кровью снег и не смогла — мучительно болела челюсть и не повиновался распухший язык.
Отойдя в сторону, туда, где снег не был истоптан борьбой, Иччи села, поджала хвост и, задрав к небу изуродованную морду, горлом запела песню горя и отчаяния. Голос ее был негромок и страшен и дрожал от невыразимой печали, как последняя робкая звездочка в высоком угрюмом небе, готовая навсегда погаснуть.
Потом Иччи еще раз обошла поляну, равнодушно оглядела тушу лося, легла возле нее, положила на лапы тяжелую голову и закрыла глаза. Она знала — от туши не удастся оторвать даже кусочек мяса и ей предстоит умереть от голода — волки-калеки не выживали, как и люди, потому что в Стране Лесов для всех ее обитателей был один закон — жестокий и справедливый — слабый не должен мучиться, ему лучше умереть.
Инстинкт велел охранять добычу. Иччи знала, пока она здесь, ни лисица, ни росомаха, ни ворон не посмеют подойти близко. Вся Лесная страна слышала ее песню тоски, и уже бегут из речных долин, из чащ звери, чтобы разделить добычу.
Иччи лежала с закрытыми глазами, и странные видения возникали в ее мозгу. Временами приходило короткое забытье, исчезала боль и тогда ей казалось, что Бурый жив, и подходит к ней, и трогает ее лапой, и заглядывает в глаза, и где-то хрипло поет ветер.
Глава V
Сур спал чутко. Сон часто уходил от него, когда он прислушивался к звукам ночи, трогал лежавшее рядом копье. Было тихо. Никто не бродил у его жилища. От потухшего костра пахло теплым пеплом. Сур знал — в его мягкой глубине тлеют слабые угольки. Он нарочно зарыл их поглубже, чтобы утром не тратить времени на добывание огня.
На рассвете сон покинул Сура окончательно. И это не понравилось ему. Сквозь щели между камнями, которыми он заложил вход в пещеру, сочился серый свет. По-прежнему вокруг стояла тишина, и было непонятно, зачем духи отняли у него сон. Ответа Сур ждал долго, терпеливо — к этому его приучила жизнь лесного охотника. И когда так ничего и не случилось, и он уже собрался заняться костром, чуткий его слух уловил далекий крик ворона. И услышал Сур в нем столько, что не сразу смог понять, о чем говорила птица. В голосе ворона были и сообщение о добыче, и чувство голода, и злость, и нетерпение. Сур мучительно хотел понять, что происходит там, за озером, — именно оттуда доносилось карканье мудрой птицы.
Наконец он догадался — ворон видел добычу, но кто-то мешал ему взять ее…
Сур решил — как только наступит день, он попытается дойти до дальнего края озера и посмотреть, что там случилось.
Он бережно разгреб пепел, нашел красные угольки и, обложив их тонкими полосками сухой бересты, начал вздувать огонь.
Костер разгорался быстро, и Сур вдоволь дал ему сучьев. Потом, собрав с пола пещеры пригоршню глины, он смешал ее с подтаявшим снегом и облепил ею последнюю куропатку. Тушку птицы он сунул под горящие ветки, присыпал углями и золой.
За озером кричал ворон. В пещере было тепло, и совсем не хотелось выходить на мороз, где уже разгоралась по краю неба полоска холодной зари. И если бы у Сура была еда, он целый бы день пролежал в пещере и никуда и ни за что не пошел.