По лестнице Кьяр спускался очень медленно. Он понимал, что ему следует разобраться в себе, и лучше бы сделать это до старта завтрашней игры. До сих пор ему удавалось убеждать себя, что он действует в интересах команды. Что кто-то должен был вывести команду в финал, раз уж капитан с этим не справляется. Но вот теперь… Во-первых, он всерьез собрался уходить. Какая ему теперь разница, станет Босс чемпионом или нет? Во-вторых, даже если Дёрт забросит тот последний мяч, он все равно не скажет: «Я сделал это благодаря своему помощнику». И менеджмент не скажет. Никто усилий Кьяра не оценит, никто не скажет, что если Босс первый, то он – второй. Вся работа оказалась бессмысленна, и за это было особенно обидно.
Кьяр чувствовал, как внутри него поднимается злость. Он лучше Дека. Он уже сейчас лучше. Босс не сможет выиграть финал, пусть даже его противник после падения и явно чувствует себя не лучшим образом. И Кьяру даже не столько было жаль своих стараний, сколько безумно хотелось доказать, что он лучше. Забросить этот последний мяч и унести чемпионские цвета в другую команду – вот это был бы фокус!
Он просто устал. Устал ждать, устал всегда оставаться в тени. Ему обещали, что он непременно станет лидером после Дёрта, но Босс, кажется, вечен. А время уходит и шансы уходят. Найти бы команду, которая позволит хотя бы попытаться…
– А, Кьяр! Тебя-то я и ищу!
Такьярне обернулся. Вслед за ним вприпрыжку спускался агент.
– Я насчет тебя поговорил, – без предисловий начал Гойнэ. – Они в восторге. «Соброн». Как тебе «Соброн»? Денег, правда, не смогут предложить, сколько «Галактика», но зато неограниченные капитанские полномочия. Заберешь себе все гонки, какие захочешь. Ну как?
– Годится, – кивнул Кьяр без размышлений. Он не вполне представлял, как может быть все устроено в других командах. С самого начала своей карьеры он работал только на «Галактику». И сотрудничество до этого момента вполне его устраивало, так что он решил и нынче положиться на того же агента. Ерунды поди не предложит. Но вдруг спохватился: – А как насчет Аримуса?
– Островитянина вышибут в конце сезона, – рассмеялся Гойнэ. – А может даже и раньше. Такие ребята совершенно не годятся для большого спорта. Они все слишком расслабленные.
– Хорошо. – Кьяр снова кивнул. – Организуй переговоры и что там положено. Думаю, мне это подходит.
– Да и я думаю, – обрадовался агент. – Все устрою в лучшем виде. Жди.
И с прежней скоростью поскакал дальше. Кьяр остался на месте. Идти было некуда, возвращаться в номер не хотелось. Зато больше прежнего хотелось забросить последний мяч. Черно-полосатая форма в составе «Соброна» – это действительно забавно!
***
Полутемный бар был так же полон, как в первый день соревнований. Разъехались многие: гонщики, персонал, – но многие и оставались. Оставались менеджеры, занятые подбором игроков, и даже сами игроки, подыскивающие новые контракты. Журналистов, кажется, стало даже больше, чем прежде. Проигравшие сегодня команды тоже остались на ночь: без спешки собрать оборудование, упаковать вещи, чтобы отправиться по домам с утра. За одним из столиков сидели Хьорно и Таннэль. Парней связывали приятельские отношения с тех пор, как они гонялись пару лет в одной команде. Обоих теперь разбирало любопытство.
– Это был парень из «Большого спорта», – громким шепотом рассказывал Таннэль. – Я сам потом узнал у медиков.
– Как тебе это удалось? – изумился Хьорно. Врачи спортивного центра никогда не отличались болтливостью.
– А что такого? – Таннэль пожал плечами. – Мы пошли с командой на процедуры, а я смотрю – вроде у одного лицо знакомое. У медика. Он там что-то делал, я и подошел. Спрашиваю: ты же там был? Ну, он и рассказал.
– Что журналист?
– Фотограф. Я же там камеру подобрал. А у парня и удостоверение с собой было во внутреннем кармане. Так что его сразу опознали.
– А что с ним, сказали?
– Вроде, живой, а так непонятно. О, а вон второй, – Таннэль украдкой ткнул пальцем в человека, сидящего в трех столиках от них. Молодой мужчина мрачно изучал взглядом содержимое стакана, стоящего перед ним. Хьорно обернулся и присмотрелся, насколько позволяло освещение.
– Знакомая физиономия. Он же постоянно тут шныряет. А с ним точно еще второй всегда был. Значит, тот?
– Да, я потом уже вспомнил. Его сложно было узнать. Слушай, мы же прямо по нему проехались! Эти две стокилограммовые дуры, да мы еще, тоже не пушинки. То есть, мы в него влетели. Прямо в лоб. Как он вообще выжил? А ведь мне еще вспышка какая-то померещилась. Точнее, блик. Это он нас снимал, понимаешь? Снимал, как мы его сбиваем!
– Да это ты выдумал! – рассмеялся Хьорно. – Невозможно разглядеть такие подробности.
– Да точно разглядел! – разгорячился Таннэль. – Вспомнил только не сразу. Жаль, что камера разбилась. Мне даже интересно стало, получилось у него что-нибудь или нет.
– А ведь могло и получиться, – согласился Хьорно. – У них на фотокамерах знаешь какая автоматика?! Точнее, чем у нас на гравах.
– Ну, это точно был его последний снимок. После такой выходки его наверняка уволят.
Выговорившись, Таннэль немного успокоился и с удовольствием принялся слушать рассказ Хьорно о сражении с чемпионом.
– Нет, ну я не хотел его совсем-то сбивать, – с честным видом говорил Солнечный парень. Потом рассмеялся и махнул рукой. – Ладно, может быть, и хотел. Разозлился. Ну вот честно, ты знаешь другой способ отнять у него мяч?
Таннэль помотал головой.
– Его только на обочину выдавливать и надеяться, что он там развернется, – усмехнулся Хьорно. – Курс держит железно. И если просто толкать его туда-сюда, толку никакого не будет. Как он вообще ухитряется в таком положении ездить? Мне было бы страшно.
– Мне тоже, – согласился Таннэль. – Ниммитон сам железный, и нервы у него непонятно из какого сплава. Что-то из космической промышленности, я думаю.
Хьорно рассмеялся.
– Наверняка! Этот с полосатым проклятием точно справится. Его такими фокусами не проймешь. Настоящий чемпион. Вот пусть он эту полосатую ерунду на себе и тащит! Я даже рад, что проиграл ему.
– И что, – хитро прищурился Таннэль, – нисколечко не жалко?
Хьорно на секунду задумался, возведя глаза к потолку, потом широко улыбнулся и помотал головой:
– Ни капли!
А сам вдруг подумал, что, наверное, слукавил.
***
Борко лежал, прочно зафиксированный на постели, непривычно бледный, привычно строгий.
– Ты мне даже ничего не рассказывай, – затараторил Васто прямо с порога. – Я тебе сам все расскажу. Они сказали, что продержат тебя здесь всего декаду. Представляешь? Интенсивные процедуры и все прочее. Придется потерпеть. Но зато потом они тебя выпустят, и я увезу тебя домой. Там, конечно, тоже придется поработать. В этом году ты вряд ли вернешься к гонкам. Но зато в будущем – точно!
Он придвинул стул, сел и улыбнулся, вглядываясь в глаза друга.
– Как хоть себя чувствуешь?
Борко подвигал бровями, пытаясь передать тот смысл, который обычно закладывается в пожатие плечами. Не преуспел. Так что просто ответил:
– Никак не чувствую. Правда, нос чешется, – добавил он после паузы.
Васто рассмеялся и потянул его за нос.
– По-хорошему, тебе бы уши надрать. Зачем ты с ним сцепился? Тебе Гасса говорил, чтобы ты от него отвязался?
– А я и пытался, – невозмутимо ответил Борко. – Но он прилипчивый.
– Надеюсь, его дисквалифицируют, – мстительно протянул Васто, только теперь вспомнив про виновника всех бед. – И хорошо бы насовсем. Без Декаро мир сразу станет чище.
– Да я тоже хорош! – Борко дернул щекой. – Знал, что он так сделает. Думал, что готов. Оказалось – нет.
– Что? Ты теперь еще и этого типа будешь защищать?! – взвился Васто. Даже на стуле подпрыгнул от возмущения.