Александр Бирюк
БРОСАЙТЕ ПИТЬ!
«СМОТРИ В ОБА!»
Кукушкин пребывал в состоянии опьяневшего и до рвоты накурившегося человека, с тоской понимающего, что сегодня ему поспать вряд ли удастся. Он лежал одетым на тощем матрасе, брошенном прямо на пол, и прислушивался к окружающей его темноте. Он с ужасом ждал звука отираемой двери — это означало бы конец передышке. И вот передышка кончилась. В прихожей зажегся свет.
— ШУРА! — раздался тихий, но настойчивый зов пьяного Валерика.
«Что б ты провалился…» — с досадой подумал Кукушкин, разглядывая освещенный прямоугольник двери.
— Шура-а! — снова услышал Кукушкин, и в проеме появился силуэт Валерика. — Я достал!
Это означало, что Валерик достал вино. После двенадцати ночи. А Кукушкину до ужаса не хотелось больше пить. Он чертыхнулся про себя и сел на своем матрасе.
— Валер… — промычал он, потирая воспаленные от бессонницы глаза. Ну сколько можно уже сегодня пить?
Он мученически вздохнул. Валерик блаженно скалился и порывался что-то возразить, но язык его подвел.
— Тебе не жаль потраченных денег? — допытывался Кукушкин.
Валерик мотнул головой, зажег в комнате свет, присел на корточки возле Кукушкина, неуклюже обнял его одной рукой и показал запотевшую бутылку.
— Да ч-черт с ними, с-с д-деньгами! — в пьяном восторге пробормотал наконец он. — Последняя. Больше пить не будем, клянусь.
Он покачнулся на корточках, чуть не выронил бутылку, но оперевшись на плечо Кукушкина, все же удержался и продолжил:
— Ну-у идем, п-попьем винишка… ДРУГ ЖЕ УГОЩАЕТ!
… За этот сумасшедший вечер Кукушкин успел уже несколько раз и опьянеть, и протрезветь, и теперь он очень устал. Ему сейчас жутко хотелось спать. Но Валерик не знал усталости. Казалось, он мог днями и ночами, за дружеской беседой с Кукушкиным, под любимую рок-музыку, беспрестанно покуривая сигареты и папиросы попивать сухие и крепленые вина. Валерик всегда платил за эти вина сам, из собственного кармана, и искренне полагал, что если платит, то дражайший друг Кукушкин просто обязан всю ночь напролет сидеть с НИМ, пить вместе с ним ЕГО вино и слушать ЕГО музыку. И Кукушкин возразить никак не мог, потому что сейчас кроме как у Валерика ему во всем городе ночевать больше было негде. Хоть тресни, хоть лопни, а с этим поделать ничего было нельзя. Кукушкину хотелось плакать.
Он нехотя поднялся с постели. У него оставалась еще надежда на то, что Валерик уснет за очередным стаканом. А нет — тогда придется сидеть в этом кошмарном винно-сигаретном угаре до самого утра.
— Опять у этого взял? — хмуро поинтересовался Кукушкин.
Этот был торговцем вина в неурочное время., когда все магазины были закрыты. Однако до полуночи у него обычно не залеживалось — спрос превышал предложение. Как видно, сегодня было несчастное для Кукушкина исключение.
Как показали последующие события, это исключение было очень несчастным. Катастрофическим.
Валерик не ответил, а скинул свою роскошную шубу прямо на грязный паркет, тщательно заправил неизменный галстук в строгого покроя, но уже изрядно помятую и всю в заплатах жилетку, включил магнитофон, стоявший на кухонном столе, и приготовил стаканы. Кукушкин снова вздохнул и достал из холодильника полбанки баклажанной икры. Затем он нарезал хлеб. Это была традиционная закуска на каждый вечер.
Наконец Валерик справился с пробкой и разлил вино по стаканам. Кукушкин поглядел на темную рубиновую жидкость и подумал, что если сейчас выпьет, то в желудке этого уже не удержит. Ему заранее стало плохо, челюсти вдруг свело… Что делать?
— Ну, давай! — поднял свой стакан Валерик и потянулся с ним к Кукушкину, чтобы чокнуться. От вина шел опротивевший за вечер дух, раздался звон столкнувшихся стаканов и Кукушкин вздрогнул. Магнитофон наигрывал заезженную мелодию, верхний свет, который так обожал Валерик, Кукушкина раздражал, и его снова взяла такая густая тоска, что хотелось не просто плакать. Хотелось взвыть волком или зарыдать. Он лихорадочно размышлял над тем, каким бы таким образом незаметно от Валерика пронести свой стакан мимо рта. Темная жидкость отвращала, и чем дольше Кукушкин глядел а нее, тем больше мрачнел.
А Валерику все было нипочем. Он быстро опорожнил свой стакан, торжественно пристукнул им о стол, морщась скорее для протокола, чем от отвращения, и потянулся к бутерброду. Кукушкин тоже поднес стакан ко рту, собираясь с силами, но тут внезапно на улице раздался пронзительный женский визг, на мгновение заглушивший музыку.