…Стрекочет кинопроекционный аппарат. На экране традиционные кадры альпинистской хроники. Медленный марш цепочки людей по целинно-снежной равнине, отороченной обманчиво доступными зубцами горного хребта. И вдруг — вот ужас — одна из фигур исчезает. Только что человек шел — и нет его. Камера уперлась в место происшествия — не придуманного, не сыгранного, а реального… Несколько мгновений оператор в столбняке, не веря глазам своим, снимает просто снег. Пусто!..
— Абалакова как-то встретил на совещании, — вспоминает Феофан Фарнеевич. — Спасибо, говорю, за жизнь. Если б не система страховки, изобретенная им (веревка, к которой привязан альпинист, может резко стравливаться лишь на небольшой отрезок, после чего ее зажимает специальный замок-ловитель), я пролетел бы не каких-то там три-четыре метра и не повис бы над пропастью… Я шел след в след за опытным спортсменом, сотрудником нашего института. Снежный настил, прикрывавший трещину в леднике, его выдержал, а мой вес оказался критическим. Но, в общем, отделался испугом.
На экране вертикальная полированно-гладкая ледяная стена. В эту пропасть уже не случайно, а намеренно спустился ученый, чтобы взять образцы фирна — спрессованного льдообразного снега. Камера терпеливо следит за трудным спуском и фиксирует внимание зрителя на зеркале льда. Оно и есть цель научной экспедиции. По предположению Ф. Ф. Давитая, на нем, как на кольцах распиленного дерева, должны быть запечатлены достоверные сведения о бесследно минувшем. Зеркало лопнувшего ледника обдает нас холодом, вморозившем следы былых небес.
Сверху в кадр спускается несколько пар ног. Они стоят на кромке отвесной ледяной стены, занимающей весь экран. Под этими ботинками сколько-то сантиметров примятого ими «сегодня». А ниже, где голова висящего на веревке скалолаза, — уже «вчера», а его заступ впился в годы нэпа, а сколько еще можно пятиться в прошлое, стравливая веревку? В XIX, XVIII века…
Десятилетия отмечены на ледниковом срезе полосами, окрашенными в серый цвет той или иной густоты. Созерцавшие эту картину, надо думать, вполне оценили идею, заставившую их проделать трудное путешествие. Им, правда, было еще неизвестно, удастся ли реставрировать атмосферу сто-двухсотлетней давности по оставленным ею пыльным следам. Но красота идеи была налицо.
Скалолаз вырубал в степе кирпичики снега, и ими заполняли нумерованные пластмассовые канистры. В каждой канистре оставили поровну снега минувших лет. Но пыли, оседавшей в разные времена, там содержалось неодинаково — это было видно даже на глаз: один слой в снежных напластованиях выглядел светлым, другой темнее.
Кирпичики снега растапливали в ведрах и воду сливали в канистры. Эти канистры-десятилетия с драгоценным содержимым (полтонны грязноватой воды) транспортировали вниз. (Видимо, это было нелегким делом. Местные проводники запросили по пятерке за каждый килограмм груза, спускаемого на тысячу метров. Столько денег не нашлось, и путешественники тащили груз сами.)
В химической лаборатории Тбилисского университета воду выпаривали, предупредив заказчиков, чтоб набрались терпения. Пыль нельзя торопить.
Наконец, на точных весах взвесили содержимое каждой канистры и, отложив по оси абсцисс время (с 1790 по 1962 год в отрезках по десять лет), а по оси ординат количество пыли (в миллиграммах на литр воды), получили график. Он идет слева низкой платформой от 1790 до 1880 года, дает вертикальный столбец в районе 1880 года, затем между отметками 1880–1890 годов, далее между 1910–1930; высочайший пик приходится на 1930–1960 годы.
График выпадения пыли на Казбеке, составленный по материалам экспедиции Института географии АН Грузинской ССР, с головой выдает новое действующее лицо на сцене экологического театра — человека. Пики 1910–1930, 1930–1960 годов — его рук дело. Две мировые войны, два периода восстановления. Пик 1880–1890 годов, видимо, не антропогенного характера.
В 1883 году взрыв вулкана Кракатау бросил щедро пригоршни пепла на седую голову Казбека.
Реставрация картины атмосферной запыленности в минувшие два столетия была замечательной работой и по замыслу, и по смелости, и по результатам. Ее приметили в кругу отечественных и зарубежных ученых.
За границей на свой манер, западный, проверили график Давитая. Рид Брайсон сопоставил кривую запыленности Казбека с кривой экономического индекса. Родственная связь между кривыми обнаружилась отчетливо.
Брайсону нравился грузинский климатолог, стиль его работы, видимо, между ними было что-то общее, и когда Феофан Фарнеевич приехал на научные гастроли в Соединенные Штаты с трехмесячным курсом лекций американским студентам, он уделял ему много внимания и выказывал всяческое гостеприимство.