— Мих, ты просто гений! — Ко мне подходит Хмельницкий. Уважительно пожимает руку. — Такое чудо сотворил!
— Погоди, — отмахиваюсь от похвалы. Она преждевременна. — Сначала все должно прижиться и зажить. Сам понимаешь, — устало потираю переносицу. Голова гудит. — Риск развития осложнения никто не отменял.
— Это да, — хмуро со мной соглашается. — В реанимации подольше подержишь его?
— Придется, — признаю с сожалением. Как бы ни хотелось пораньше матери вернуть, придется подождать.
У малыша оказался очень сложный случай, и пришлось подключать весь свой профессионализм, чтобы избежать множества осложнений. Я, Аля, Леха, Хмельницкий… Каждый из нас сделал все, что мог.
Насколько у нас вышло помочь ребенку, станет известно чуть позже. Но мы сделали все, что смогли.
— Не беспокойся, — дружески похлопывает меня по плечу Петрович. — Сегодня я дежурю. Присмотрю.
— Да я сам сегодня на дежурстве, — говорю. Тут же прикусываю язык.
Блин. Если Саня и я сходимся в сменах, то обязательно будет не ночь, а какой-нибудь треш.
— Ты своим дамам скажи, чтоб не вздумали спокойной ночи желать, — ржет Петрович. Он уже вышел на своем этаже, мне нужно ниже.
— Видимо, придется заранее всех предупредить, — отвечаю с усмешкой, когда двери лифта практически закрылись.
Я остаюсь в лифте один. Прислоняюсь к металлической стене лбом, она холодная, и голова немного проходит.
Выхожу на своем этаже, раздумывая над дальнейшим планом лечения, прохожу по коридору вдоль всего отделения. К матери нашего маленького пациента должен был зайти Высоцкий. Я позже к ней обязательно загляну. Как только опишу проведенную операцию и проверю, как малыш вышел из наркоза.
— Михаил Александрович, я вам оставила обед. — По дороге из операционной в ординаторскую меня перехватывает буфетчица. — Только он уже остыл, — говорит с сожалением.
— Зоя Михайловна, что бы я без вас делал! — от души благодарю шестидесятилетнюю добрую женщину, принимая из ее рук еду.
Буфетчица нашего отделения периодически меня подкармливает. Прекрасная женщина! Если бы не она, я давно бы уже страдал от язвы желудка.
— Вы холодным суп решили поесть? — ахает. — Давайте разогрею, — начинает суетиться.
— Спасибо, — устало ей улыбаюсь.
Спорить с ней бесполезно, она тут многим врачам как мать. Свои сыновья далеко, так она всех нас балует своим вниманием.
— Идите, идите, — машет в сторону ординаторской. — Я вам все принесу.
Еще раз благодарю ее и направляюсь на свое рабочее место. Только вот до стола не успеваю дойти, как из палаты выходит мамочка одного моего пациента.
— Михаил Александрович, у нас в катетере кровь, — с ходу убивает всякие надежды о горячем обеде.
— Много? Давно? — следую за обеспокоенной женщиной в палату. Не успевая дойти до детской кроватки, понимаю, что ничего хорошего сегодня не ждать. — Кормили давно? — тут же у нее спрашиваю. — Сколько времени прошло?
— Часа три, — растерянно произносит, глядя на часы. — А что?
Значит, у меня есть два с половиной часа на подготовку к операции и отчет.
— Не кормить, не поить, не будить, — даю краткую инструкцию. Она покорно кивает. — Будем готовиться к наркозу.
— Зачем? — тут же пугается.
— Сделаем обследование и поймем, почему наш малыш кровит, — спешу успокоить ее. — Не переживайте. — Это прерогатива врача. Я ответственен за каждого из своих пациентов. — Мы со всем разберемся.
— Михаил Александрович, он ведь только после операции, — со слезами на глазах обращается ко мне. — Что опять такое?
Вижу, что у женщины начинается истерика. Еще немного — и она заплачет.
— Чтобы это понять, нам нужно будет сделать цистоскопию, — стараюсь говорить дружелюбно, хотя сам безумно устал. А еще хочу есть. Тоже безумно.
— Вы его спасете? — начинает рыдать.
— Пожалуйста, успокойтесь, — прошу ее из последних сил. — Мы сделаем все, что от нас зависит.
Подбираю необходимые слова, поспешно прощаюсь с матерью пациента и покидаю палату. Постовой медсестре даю задание дать женщине успокоительного. Истерящие мамочки маленьких пациентов — самое настоящее зло. Они сами себе вредят, малышам своим тоже. И забирают бесценное время у врачей.
— Петрович, — звоню анестезиологу-реаниматологу. — У меня через три часа планируется цистоскопия. Нужен будет масочный наркоз. Подсобишь?
— Конечно! — тут же отзывается друг. — В какой операционной?
— Это я только буду сейчас узнавать, — признаюсь.
— Понял тебя, — говорит. — Пиши отчет о проведенной операции. Я сам все узнаю, — произносит с ухмылкой. — Тебе бы сейчас чего не забыть описать.
— Это точно, — соглашаюсь. Работка предстоит еще та.
— Давай! Удачи! — произносит бегло. Отключается. Я не успеваю даже поблагодарить.
Наконец-то дохожу до ординаторской. Еще немного — и я спрячусь за непрозрачной дверью и меня никто не найдет.
— Миша, — раздается робкое за спиной. Сердце тут же делает кульбит, начинает предательски быстро биться. Оборачиваюсь.
В коридоре стоит Эля. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, она не на шутку напугана.
— Что произошло? — подхожу к ней. В глазах девушки слезы.
Глава 25. Эля
— Савелий опять объявился, — признаюсь единственному человеку, которому можно доверять.
Я знаю, что Миша никогда не причинит мне вреда и не сделает плохо. Как жаль, что мне потребовалось слишком много времени, чтобы это понять.
— Не беспокойся, — заверяет мужчина. — Клиника под надежной охраной. Постороннему сюда не пройти.
— Ты ошибаешься, — говорю громко.
— Я здесь работаю много лет, — заверяет меня. — Еще не было ни одного случая, чтобы в центр зашли посторонние.
— Значит, этот случай первый, — произношу, собирая все свое мужество.
— Объяснись, — хмурится Майоров.
По Мише видно, что он очень сильно устал. Я не знаю причин, но он едва держится на ногах, и мне крайне неудобно его беспокоить.
Но без вмешательства со стороны я не смогу разобраться со своим мужем. Он ведь подпишет документы за меня. Я его начинаю бояться. Мало ли что в голову придет еще!
Если уж он смог пробраться в закрытое для посетителей медицинское учреждение, то о чем вообще говорить…
Блин! Вот что ему и матери от меня надо?
Я не понимаю. Честно.
— Савелий пробрался в отделение, зашел в палату и теперь там сидит, — всхлипываю. — Требует, чтобы я отказалась от Анечки! — шепчу, судорожно глотая воздух.
Меня всю трясет. Я больше не в силах сдерживать рвущееся наружу горе.
Закрываю ладонями лицо, пытаюсь ровно дышать, но рыдания оказываются сильнее и прорываются наружу. Мне страшно.
— В смысле «сидит в палате»? — Суровый голос Майорова отлетает от стен. — Кто его впустил? На каком основании?! — Он не прячет своего гнева.
— Я не знаю, — шепчу пожимая плечами. — Но он там.
Дрожу.
Майоров смотрит на меня, и его взгляд становится еще более суровым. Усталость исчезает, словно ее и не было.
— Идем. — Миша хватает меня за руку и ведет в сторону медицинского поста. Каждый его шаг наполнен силой.
Чтобы успеть за мужчиной, мне едва ли не приходится бежать. Царящий в душе ужас лишь подгоняет.
— Аню привезли? — спрашивает по пути.
— Нет, — отвечаю быстро.
— Отлично, — выдыхает.
Берет сотовый, кому-то звонит. Я иду следом.
— Александр Петрович, будь другом, Аню Смирнову у себя в отделении попридержи, — говорит кому-то. — Нет, не надо, — отвечает бегло. — Я позже тебе все объясню, — добавляет спустя некоторое время. — Спасибо тебе! Буду должен!
— Аню не привезут? — Внутри все обрывается.