– Молодец, Назан! – вновь и вновь повторяла Хаджер-ханым. – Не думала я, что ты так ловка. К чему скрывать от рабы божьей то, что известно аллаху: ходишь ты неряха-неряхой, чулки всегда спущены… Женщина ты безответная, кто захочет, даст подзатыльник и кусок изо рта вырвет… А вот оказывается…
Назан была очень взволнована. Какая радость – свекровь не считает её дурочкой! Она решила прихвастнуть:
– О, я могу достать и заговорённую воду… и землю… Всё что хотите… А вы тоже думаете, что мне теперь без колдовства не обойтись?
– Конечно, дитя моё. Ведь у тебя ребёнок. Если ты не хочешь, чтобы разрушили твоё гнездо, чтобы муж твой стал рабом другой женщины, можно пойти на всё…
Между тем время шло, Хаджер-ханым проголодалась и начала проявлять нетерпение.
– У меня внутри всё ходуном ходит от голода. Чем бы это заморить червячка? – сказала она.
Повеселевшая Назан помчалась в кухню. Положив на тарелку далмы[11], она поставила её перед свекровью.
– А луку принести, мамочка?
– Принеси, дитя моё.
Назан снова побежала в кухню, разрезала на четыре части головку лука и понесла свекрови. «О, аллах! Как мало знала я эту женщину! Видела её злое лицо и не разглядела доброе сердце!»
Повязывая Халдуну салфетку, Назан украдкой наблюдала за свекровью. «Да, теперь я буду её очень любить, очень…»
Их взгляды встретились. Хаджер-ханым через силу заставила себя улыбнуться. А чтобы Назан невзначай не прочла её мысли, опустила глаза в тарелку.
«…Ишь, расхвасталась! Выходит, моя невестка – это ничтожество – колдунья! Надо поскорее избавиться от неё, а то как бы она своим колдовством и амулетами не перевернула весь дом… Сразу после обеда пойду разыскивать сына…»
Хаджер-ханым вымыла руки, прополоскала рот и, кое-как подкрасив губы, торопливо пробормотала:
– Я схожу к приятельнице. Скоро вернусь.
Выйдя из дому, она быстро засеменила к конторе сына.
Мазхар всё ещё был под впечатлением недавней встречи с Жале. Увидев мать, он стал нервно перебирать лежавшие на столе бумаги и раздражённо спросил:
– Что там опять стряслось?
Хаджер-ханым с шумом шлёпнулась на стул.
– Где это ты пропадал со вчерашнего вечера, чёрт тебя подери?
– В аду!
– Пёс паршивый! Опять начал кусаться! А моё бедное сердце всю ночь кровью обливалось!
– Да что же случилось?
– Из-за твоих штучек у меня со вчерашнего обеда маковой росинки во рту не было.
– Ну и зря!
– Не все же могут быть такими безразличными, как твоя жена. Дрыхла всю ночь до утра, будто и не о чем тревожиться. Ей и в голову не пришло подумать, куда пропал муж, не стряслась ли с ним какая беда. А посмотри на меня. За одну ночь побледнела и осунулась, на покойницу стала похожа. Ох-хо-хо! Уж лучше быть камнем в мостовой, чем матерью…
Сделав вид, что вытирает глаза краем чаршафа, Хаджер-ханым украдкой наблюдала за сыном. Нет, её слова не произвели на него никакого впечатления.
– Вот и носи дитя в чреве своём, роди его в муках, расти, выбиваясь из сил, чтобы сделать из него человека. А потом…
– Ну, а что потом? – улыбнулся Мазхар.
– Вот как тресну тебя по башке, неблагодарный!
– Лучше оставь свои глупости и прямо скажи, зачем пришла? Какая у тебя цель?
– Да нет никакой цели! А чего это ты торопишься меня выпроводить? Опять кого-нибудь поджидаешь?
Мазхар с беспокойством посмотрел на мать. Взгляды их встретились, и Хаджер-ханым подмигнула ему:
– Уж не та ли ханым должна пожаловать?
Он сделал вид, что не понял:
– Какая ханым?
– Да та самая, надушенная дама, в элегантном сером костюме. Ну, одним словом, эта… как её… госпожа Жале.
– Тебе известно, мать, я адвокат, ко мне приходит много разных женщин.
– И все они приходят для того, чтобы разводиться со своими мужьями?
– Они бывают по разным делам – у кого развод, у кого имущественный иск. Мало ли что…
– И всегда скрывают свои настоящие имена?
– Что ты хочешь этим сказать? – вскинул голову Мазхар.
– Н-н-ничего! Просто спрашиваю.
– А разве Жале, по-твоему, скрыла своё настоящее имя?
– Вы вместе скрыли! Ведь на самом деле её зовут Нериман. Так, что ли? Она, как мне известно, служит в баре. А ты проводишь с ней все вечера.
Мазхар покраснел до корней волос. В мозгу его молнией пронеслась догадка.
– Уж не этот ли пёс Рыза наболтал тебе?
– О нет! Не поднимай руку на невинного, не вводи себя в грех. Ты, верно, думаешь, что вокруг одни слепцы да глухие. А все, кого бы я ни встретила спрашивают: «Это правда, ханым-эфенди, что ваш сын, Мазхар-бей, бросает Назан-ханым ради девицы из бара?» И все очень сожалеют об этом. От таких разговоров я скоро разума лишусь… «Откуда вы это взяли? – спрашиваю я у людей. – Мне ровно ничего не известно. Да и зачем ему бросать свою жену, этот цветочек?» Но люди только смеются в лицо.
Мазхар то бледнел, то краснел.
– Моя личная жизнь никого не касается! И я не собираюсь ни перед кем отчитываться за свои поступки.
– Так-то оно так, да только рот не торба, шнурком не затянешь.
– А мне плевать, что болтают…
– Как тебе угодно, но не делай ты этого, сын мой!
– Чего не делать?
– Не вздумай бросать жену.
– Пока об этом нечего говорить…
Хаджер-ханым пристально поглядела на сына и вдруг громко заревела. Мазхар был ошеломлён. Он подошёл к матери и, преодолевая накипевшее раздражение, обнял её. Необходимо было утихомирить старуху и выпроводить из конторы. Ведь с минуты на минуту мог войти какой-нибудь клиент.
– Дорогая мамочка! Почему ты принимаешь так близко к сердцу судьбу Назан? Не думаю, что от большой любви к ней. Нет? Но тогда к чему эти терзания и слёзы? Тем более что пока для них нет никаких оснований.
Хаджер-ханым посмотрела на сына влажными глазами.
– Я беспокоюсь вовсе не о Назан. Пусть она провалится хоть в тартарары! Да и тебе незачем о ней беспокоиться. Допустим, что завтра ты дашь ей развод, думаешь, она пропадёт? Ничего подобного! Поедет к своей тётке, найдёт себе такого же, как сама, неотёсанного, мужика и выйдет за него. Да и ты, пожалуй, можешь неплохо устроиться – сегодня с одной, завтра с другой. Ты ведь не собираешься приводить кого-нибудь в наш дом?
– Ну, разумеется.
– Вот видишь, и об этом нечего беспокоиться…
– Тогда что же тебя тревожит?
– Халдун! Я думаю только о Халдуне.
– О чём, собственно?
– Как о чём? А вдруг Назан заберёт сына с собой.
Мазхар вспылил.
– Халдуна? Да пока я жив, никакая сила не вырвет Халдуна из моих рук!
У Хаджер-ханым отлегло от сердца.
– Вот это другой разговор. Мне, сынок, люди все уши прожужжали: «Назан-ханым не пара Мазхар-бею! Не достойна она поливать ему воду на руки!» Я, конечно, всем отвечаю, что мне жаль бедняжку. Ведь у неё никого нет на свете, да и как-никак она мать твоего ребёнка. Но если хочешь знать, я напрасно за неё заступаюсь. За твоей женой столько грехов водится, что давно пора вышвырнуть её на улицу.
– Это какие же за ней водятся грехи?
– Нет, дитя моё, нет! – поднялась Хаджер-ханым. – Не заставляй меня рассказывать. Узнают люди добрые и будут говорить: «Да как же свекровь не углядела? Чтоб у неё глаза повылазили!»
Она направилась к двери, но Мазхар преградил ей дорогу:
– Нет, скажешь, сейчас же скажешь, будь я проклят!
Хаджер-ханым испуганно посмотрела на сына:
– И как только открывается рот для этаких слов? Ладно, скажу, но с одним условием: всё останется между нами. Мне об этом по секрету сообщила мать начальника финансового отдела. Но я поклялась ей сохранить всё в тайне. Смотри же, не проговорись…
Она взяла его за руки и с таинственным видом зашептала:
– Назан купила у разносчика товаров заговорённый амулет… Хочет зашить его в подкладку твоего пиджака.