– А она очень любит сына? – спросила Несрин.
Рыза, размечтавшись о своём кабачке, не сразу понял, о ком идёт речь.
– Кто? – встрепенулся он.
– Жена адвоката.
– А если бы у тебя был сын, ты…
Ресницы Несрин вдруг стали влажными.
– Слава аллаху, у меня нет ребёнка. Но если бы я стала матерью и меня в один прекрасный день выставили за дверь, я бы приняла яд.
– Э нет, Назан глупенькая, она на себя руки не наложит. Да что нам об этом говорить?.. Мне бы денежки, открыл бы я кабачок и стал загребать… Знаю я одного торговца вином – его лавчонка у самого входа на базар – вот умеет делать деньги!
– Каким же образом?
– Ловкач! – с воодушевлением воскликнул Рыза. – Покупает вино у крестьян чуть не даром. Добавит в него воды, бросит немного опия да извести и получается не вино, а порох! Выпил четверть стакана – и с катушек долой!
Он прикурил новую сигарету, с жадностью затянулся и растоптал окурок.
– Вот бы мне такое дельце – и умирать не надо! Поставил бы жену за прилавок. И попробовала бы она ослушаться. Так и сказал бы: «Либо делай, что велят, либо найду другую, которой будет это по душе». Тут бы она хвост и поджала! А как стали бы мы работать на пару, с помощью аллаха дело бы и пошло!
– Кажется, твоя жена кое-что смыслит в стирке белья? – перебила его разглагольствования Несрин.
– Ты меня удивляешь. Она мастерица стирать тончайшее дамское бельё.
– В таком случае вот что: здесь, под кроватью Жале, лежит грязное бельё. Вытащи, пересчитай и отнеси своей жене, пусть подработает.
Рыза положил на металлическую спинку кровати недокуренную сигарету и тотчас полез под кровать. Вытащив оттуда груду белья, он принялся считать.
– А тряпки ты тоже считаешь?
– Эти? Ну конечно. К тому же они в пятнах…
– Совести у тебя нет, Рыза!
– Вот уж никогда не соглашусь.
– Довольно болтать! А ну, забирай и проваливай! У меня голова разболелась, я хочу прилечь.
Рыза проворно завернул бельё в старую простыню, связал концы и, взвалив узел на плечо, вышел из комнаты. Ложась, Несрин заметила на спинке кровати дымящийся окурок, о котором впопыхах забыл Рыза. Она бросила его на цементный пол и со злостью растоптала.
Наконец она легла, но её не покидала мысль о Назан. С самого начала Несрин нисколько не сомневалась, что Жале вскружит голову адвокату. Но была ли хоть какая-нибудь необходимость заставлять этого человека разводиться с женой, входить в его дом? Ведь подруга на этом не успокоится. Ей ли не знать Жале! Сколько у неё было разных приключений в Стамбуле!
Жале питала слабость к красивым мужчинам. Но никогда не привязывалась надолго. И сама не стремилась прочно привязать к себе тех, с кем находилась в любовных отношениях. Проходило немного времени, на глаза попадался новый объект, и Жале, не задумываясь, бросала мужчину, которому только вчера клялась в любви до гроба. Подобная лёгкость претила Несрин. Нет! Это было не в её натуре!..
Высунув голову из-под одеяла, она с грустью посмотрела в окно. Дождь вновь хлестал вовсю. В один из таких ненастных дней она и поссорилась с Сами…
Высокий, широкоплечий, он удивительно походил характером на Жале. Беспечный, неспособный задуматься над чем бы то ни было, он так же быстро влюблялся и так же, как Жале, очертя голову бросался в новое приключение. Был ли он хорош собой? Пожалуй, нет! Жгучий брюнет, вечно насупленный, мрачный, с глубоким следом от фурункула на правой щеке… Никак не назовёшь его красавцем мужчиной. И всё же было в Сами что-то своё, неповторимое, влекущее… У него была какая-то особенная манера курить – небрежно держа сигарету в уголке рта, он часто взмахивал ресницами, словно отгоняя лезущий в глаза дым…
Она даже не знала толком, кем он был, – фармацевтом, химиком или механиком? Не могла бы она сказать и на какие средства он живёт. Несрин лишь очень смутно представляла себе его прежнюю жизнь. Кажется, до того как он снял этаж в доме на Мачке, Сами жил в Аксарае[13]. Во всяком случае, когда она увидела его впервые, Сами был одет далеко не по последней моде. Они познакомились в баре. И Несрин полюбила его. В те времена дела у него шли неважно. Но именно поэтому он был верным любовником, проявляя несвойственное мужчинам постоянство. Потом Сами каким-то чудом разбогател. И всё сразу изменилось. Он стал задирать нос. Из-за этого они и поссорились…
После долгих колебаний она неделю назад послала ему письмо. Ответ должен был прийти со дня на день. Если его не будет, значит, она никогда…
Дверь комнаты распахнулась, и Несрин увидела хозяйку.
– Приятная новость, дорогая, – сказала она, переступая порог.
Несрин приподнялась на локте:
– Дай бог!
– Письмо из Стамбула!
Несрин узнала почерк и выхватила конверт из рук хозяйки. Сами очень сожалел, что её болезнь обострилась. «Теперь, наверно, ты и сама поняла, – писал он, – что тебе не следовало уезжать из Стамбула. Возможно, тебе надо было бы сказать: „Сама натворила, сама и расплачивайся“. Да язык у меня не поворачивается…» Он писал также, чтобы, как только закончится контракт, она немедленно возвращалась в Стамбул.
На глазах Несрин заблестели слёзы радости. Хозяйка пансионата всё поняла и тоже обрадовалась.
– Клянусь аллахом, доченька, ты должна уехать отсюда! Здесь ты быстро сгоришь. Послушай меня, уезжай и принимайся за лечение. Ведь он тебе написал, значит, всё будет хорошо… А где Жале? – неожиданно спросила она. – Наверно, опять помчалась к своему адвокату?
– Кабы она, а то ведь он сам прислал за ней фаэтон!
– Ты всё-таки сказала бы ей, зачем разорять чужое гнездо?
– Всё время об этом толкую. Но не думайте, Жале не плохая. Только уж больно крепко втюрился в неё этот адвокат, тётушка. Что тут поделаешь?
– Всё равно, она не должна приносить горе другой женщине, – проговорила, уходя, хозяйка.
Жале вошла в контору. Мазхар, заложив руки за спину, слонялся по кабинету из угла в угол. Шторы были опущены, а письменный стол секретаря отодвинут в глубину комнаты. На столе стояла закуска и бутылка ракы.
– Как это понимать? – спросила Жале.
Мазхар повернулся к ней, кивнул, быстро запер дверь на ключ и сказал:
– Пора нам наконец немного побыть наедине.
– А если кто-нибудь придёт и застанет нас здесь?
Мазхар уже изрядно выпил. Взглянув на Жале покрасневшими глазами, он закричал:
– Плевать мне на всех! – и, взяв Жале за руку, привлёк к себе. От него разило водочным перегаром.
– Я впервые вижу вас таким… решительным.
Вместо ответа Мазхар обнял её и торжественно произнёс:
– Сегодня я хочу сообщить тебе о принятом мною решении.
– О каком же?
– Я хочу на тебе жениться.
Жале выскользнула из его объятий.
– Вы серьёзно?
– Совершенно серьёзно! О наших отношениях знают все, даже моя мать.
– Допустим. Но, во-первых, у вас есть жена и ребёнок. А во-вторых, не считаете ли вы, что следовало спросить, согласна ли я?
Мазхар подошёл к столу и опрокинул в рот недопитую рюмку ракы. Бросив в рот маслину, он поднял глаза на Жале:
– Ты, конечно, согласишься?
Он усадил её за стол, наполнил вторую рюмку для Жале, закурил.
– Уже несколько дней я не живу дома. Не только ты тому причиной. И даже вообще не ты. Как ты уже знаешь, я купил своей жене бриллиантовый перстень и сказал, чтобы она не показывала матери. Но эта глупышка надела перстень на палец и пошла хвастать перед соседями: «Вот как муж меня любит! Он купил мне перстень, да не велел показывать свекрови…» Всё это, естественно, дошло до ушей матери. Она и так-то всегда ищет повода для ссор. А тут… Короче, разразился скандал. Ты и представить себе не можешь, как умеет скандалить моя мать!