– Да куда же ей было деваться? Бедняжка осталась совсем одна. Ведь я вам уже говорила, муж не дал ей ничего, кроме маленького чемоданчика…
– Пусть она не морочит тебе голову, – сказала чулочница Зелиха. – Как же так, ей дали развод от трёх до девяти лет, и вдруг она приехала с пустыми руками? Быть того не может!
– Ох-хо-хо! Издали и барабан – музыка…
– И то правда! От лихой родни и недобрых соседей и аллах не убережёт!
– Верно!
Женщины поднялись по булыжной мостовой к площади Бейязит. Теперь их путь лежал вдоль университетской стены. Неожиданный порыв ледяного ветра рванул платки и накидки. Женщины немного замешкались, но – дело было привычное – закутались поплотнее и двинулись дальше. Когда они пересекли площадь и вышли на шоссе, ведущее к Чаршыкапы, ветер немного стих.
– Я слыхала, что свекровь у неё была лютая, – возобновила разговор одна из женщин.
– Назан по-другому рассказывает. Свекровь будто очень её жалела, когда всё это случилось. Но я думаю, что дело было не так, – вздохнула матушка Алие. – Эта баба – сущий дьявол! Злющая! Хитрая! Я хоть там и не была, но поняла, что свекровь одной рукой рыла ей яму, а другой по головке гладила да приговаривала: «Доченька моя, ягнёночек мой!» Ишь какая ласковая! А что было все эти годы? Ведь она набрасывалась на Назан, как цепной пёс! Ничем ей не могла угодить племянница. Даже мамочкой не велела себя называть! Вот и судите, могла она ни с того ни с сего подобреть? Хитрила старуха, больше ничего!
– Ну конечно! Так оно и было, – в один голос поддержали матушку Алие женщины.
– И я ей то же говорила. А Назан всё твердит своё: «Нет, дорогая, когда я уезжала, она очень сокрушалась». А почему она уговорила племянницу не брать с собой ребёнка?
– Да, да, почему?
– Да потому, что если ребёнок останется в доме, – говорила свекровь, – то муж будет о ней вспоминать. А там затоскует, глядишь, и велит вернуться назад.
– Так она ещё надеется?
– Ну как же она поедет, сестрица? Ведь ей дали развод от трёх до девяти лет!
– Разве муж возьмёт такую назад?
– Ну конечно же нет!
– А почему не возьмёт? Нынешние мужчины – не те, что были! Шелкоперы какие-то. Им бы только женщину – пусть с ней хоть сорок человек переспали.
– Верно!
– Матушка Алие! А может, муж Назан-ханым полюбил другую?
– Да, поговаривают и об этом. Ходят слухи, что он снюхался с какой-то девкой из бара. Но племянница этому не верит. Он, говорит моя Назан, никогда не опустится до этого. Да, скорей всего, она просто хочет его выгородить. А мужчина есть мужчина! Как говорится: «Мой отец самый чистый на свете, и то в постель с женой ложится…»
Раздался взрыв смеха.
Они прошли через Чаршыкапы и, не доходя Чемберлиташа, свернули в одну из узких улочек. Слева и справа в неё вливались, словно ручейки, группы мужчин, женщин и детей. Толпа людей постепенно росла и дальше уже текла, словно большая река в половодье…
Было без пяти семь, когда матушка Алие и её товарки вошли в чулочный цех. Молодые работницы встали у машин, а старые гуськом направились в маленькую боковую каморку. Здесь производили последнюю операцию: вручную зашивали мысики.
Матушка Алие, которая обычно чесала язык, проклиная Назан, либо зубоскалила, отпуская такие шуточки, от которых женщины чуть не падали со смеху, сегодня была задумчива и молчалива.
– Кто бы там что ни говорил, а я зла на твою племянницу! – обратилась к ней Фирдес.
– Почему? – рассеянно спросила матушка Алие.
– Как почему? Да ведь это твоя приёмная дочь! Ни разу не вспомнила о тебе, пока ей было хорошо! А сейчас приехала без гроша и села на шею.
– Нет, дорогая, слава аллаху, у неё есть за пазухой несколько курушей.
– Тогда что тебя тревожит? Почему ты стала сама не своя?
Матушка Алие вздохнула и улыбнулась. Но вскоре лицо её опять стало озабоченным.
– Ах, – махнула она наконец рукой, – зачем скрывать от рабов божьих то, что ведомо аллаху? Я думаю о перстне. Посмотрели бы вы, какой у неё перстень!
Женщины даже рты раскрыли от удивления, услышав такую новость.
– Продать бы его, думаю, да купить несколько чулочных машин…
Глаза у женщин заблестели.
– Вот это да!
– Значит, дорогой перстень?
– Дорогой? Да ему цены нет! Старинный. Вроде от самого султана… Если бы она его продала! Тогда бы можно купить маленькую мастерскую. Вот было б дело!..
Каждая из них мечтала о том же самом всю свою жизнь. Даже поговорить об этом доставляло им огромное удовольствие.
– Так чего она тянет, почему не продаёт?
– Она ждёт, что муж позовёт её обратно, – сокрушённо вздохнула матушка Алие.
– Ну, если бы муж собирался взять её обратно, зачем было давать развод?
– Откуда мне знать? Свекровь сказала ей: «Ты не беспокойся, самое позднее к весне вернёшься».
– Брешет, небось, клянусь аллахом, врёт окаянная!
– Просто хитрит старуха. Выдумала всё, чтобы легче было избавиться от невестки.
– И я ей о том толкую. А она не верит… Если бы она меня послушала, продала бы перстень…
– А ты просила её об этом?
– Один раз как-то заикнулась, но она рассердилась: «Это, – говорит, – подарок мужа и память о ребёнке». Вот дурная голова! Я бы на её месте сразу продала и купила три-четыре машины…
– И, трах-тарарах, потекли бы денежки!
– Клянусь аллахом, не прошло бы и года, как я заимела бы квартиру из двух комнат с кухней.
– А я бы по-другому… Знаете, что бы я сделала? Прежде всего купила бы немного земли и построила мастерскую. А над ней квартирку.
– Хорошо придумала!
– Да что две комнаты и кухня? Как там разместиться? Я бы сделала три. И комнату для омовения…
Матушка Алие слушала и думала о своём. «Если племянница не согласится продать перстень и купить чулочные машины, то надо хотя бы заставить её платить за квартиру. И столоваться мы будем врозь».
И вдруг её словно осенило: «А может, у Назан есть деньги? Если она не хочет продавать перстень, так, наверно, на что-то рассчитывает. Кто у неё есть? Да никого. Какая-то подружка, Несрин. Ну, обедом её несколько раз накормила. А дальше что? Кто эта Несрин? Что за птица? Назан говорит, что она больна чахоткой. Очень добрая, говорит. Но чем она занимается? Мужа нет, нигде не работает, а на что, спрашивается, живёт?»
Наконец она устала от всех этих размышлений и прислушалась к разговору своих товарок. Они сильно горячились, обсуждая, кто же пойдёт к ней в мастерскую?
– Кого ты возьмёшь на работу? – спросила одна из женщин.
– Всех! – с серьёзным видом сказала матушка Алие. – Вас-то я знаю, чего ради нанимать других?
– Ну и платить нам будешь побольше, чем здесь платят?
– Конечно. Вот только дал бы аллах дожить до этого дня!
– Ты должна сделать все, чтобы обстряпать это дельце, – заговорили все вокруг.
– И нас вытащишь из нищеты и сама заживёшь.
Матушка Алие опять задумалась. «Ну как же подъехать к Назан? Похоже, мы делим шкуру неубитого медведя. Нет, так не годится. Надо по бороде и гребень завести. А я-то ни разу не улыбнулась ей… Может, купить с полкилограмма пирзолы?[16] Или сходить к ходже Бекиру за халвой с фисташками?..»
Эта мысль засела у неё в голове. Назан очень любила халву с фисташками. «Да, надо купить полкилограмма пирзолы и граммов двести пятьдесят халвы…»
Матушка Алие заглянула в кошелёк. Денег было маловато.
– Дай мне взаймы одну лиру, – попросила она у Фирдес. – На той неделе верну.
– Зачем тебе?
– Нужно!
– Зачем?
– Назан любит тахинную халву…
Назан проснулась от лёгкого постукивания в окно, под которым спала. Она вскочила и, увидев Несрин, побежала к двери.
– Заходите, пожалуйста! Прошу извинить меня, вчера я очень поздно легла и…
Несрин закашлялась, прижимая ко рту свой розовый платочек.