– Почему?
– Она ещё спрашивает! Ведь ты, праведница, унизилась перед этой девкой! Да как же было ей не задрать нос?
– Пожалуй…
– И зачем тебе вздумалось рассказывать всё это людям?
Хаджер-ханым только сейчас сообразила, что наговорила лишнего. Ведь здесь присутствовали члены семьи прокурора, которые были целиком на стороне Назан. Хотя и эти дамы охали и ахали, услыхав, как оскорбила её девица из бара, но про себя наверняка думали: «Так ей и надо!»
– Ты права, сестрица, права! Но я была так расстроена, что не могла совладать с собой…
– Разве ты не знаешь, какие они насмешницы и сплетницы?
Хаджер-ханым знала, очень хорошо знала! Но слово – не воробей…
– Что же мне теперь делать?
– Прежде всего возьми себя в руки и перестань жаловаться на судьбу. А с этой девицей из бара тебе придётся вести себя так, словно ничего не произошло. Нельзя восстанавливать её против себя.
По дороге домой Хаджер-ханым думала: может, просто снять комнату в каком-нибудь подвале и укрыться от всего? Нет-нет, только не это! Чего она только не натерпелась, пока вырастила сына! А теперь, когда пришло ей время пожать плоды своих трудов, на голову свалилась такая беда!.. Неужели так начертал ей аллах? Почему пришелец с гор должен прогнать того, кто вырастил сад в долине?..
Мазхар совсем редко показывался дома. Заглянет среди дня, постоит в дверях, спросит, принёс ли секретарь покупки с базара, и уйдёт.
Со всех сторон до неё доходили слухи, что сын готовится сейчас к очень сложному процессу. По словам людей, противник сильный – денег не жалеет. И Мазхару уже предлагали. Да не тысячи, не десятки тысяч, а сотни тысяч лир! Но он и слышать не хочет.
– Разве можно отказываться от таких денег? – упрекнула его как-то Хаджер-ханым. – Рехнулся ты, что ли?
– Нечего соваться не в свои дела! – возмутился Мазхар. – Это тебя совсем не касается!
– Так ведь можно заработать сотни тысяч… – заикнулась было Хаджер-ханым.
– А ты без них голодаешь, раздета, разута?! – закричал Мазхар.
– Да нет, слава аллаху. Но у тебя же есть сын, дитя моё!
– Я уж как-нибудь сам позабочусь о его будущем! – отрезал он и ушёл.
Мазхара глубоко возмутил этот разговор. И без того он был вне себя. Корыстолюбие окружающих не знало границ. Деньги были кумиром, заменявшим людям совесть и честь. Чувство долга, человеческое достоинство не ставились ни во что! Готовность бороться против всего косного, что должна смести революция[19], почиталась за глупость. К чему эта борьба? Ведь вполне можно притворяться приверженцем новых веяний, даже революционером, а втихомолку обделывать свои делишки…
Мазхар ненавидел эту двойную игру. Либо ты революционер, либо нет. А если революционер – твой долг бороться с пережитками не жалея сил. И никакие миллионы не могут тебя свернуть с правильного пути.
Мазхар ни на шаг не отступал от своих убеждений и поклялся довести до конца волновавший всех процесс о наследстве, даже если бы ему угрожала гибель. Его неподкупность поражала не только мать. Диву давались не только окружающие, не только противная сторона, но даже наследники, чьи интересы он должен был отстаивать в суде.
Нериман была в курсе событий и гордилась любимым человеком. Но в последнее время она стала опасаться за его жизнь.
– Не бойся, любимая, – грустно улыбался Мазхар. – Ничего со мной не сделают. Пусть только тронут, революция переломает им хребет… Впрочем, победа нашей революции нуждается в жертвах, я в это свято верю. К этому надо быть готовым. Ничего не поделаешь!
Нериман не покидали мрачные мысли. По ночам она видела кошмарные сны. Однажды ей приснилось, что люди, подкупленные противниками Мазхара, схватили его на безлюдной улице и стали рвать на части. Она закричала и проснулась в холодном поту.
Мазхар тоже проснулся. Нериман прижала его к груди и, словно безумная, умоляла отказаться от процесса – ей приснился страшный сон! Это не к добру… Но Мазхар был непреклонен.
Несмотря на многочисленные помехи и подножки богача Шекир-паши, обстоятельства дела всё более прояснялись. Но по мере того как Мазхар продвигался вперёд, возрастал страх Нериман. Даже днём её преследовали страшные видения. Она решила ещё теснее связать свою жизнь с Мазхаром и оформить их брак.
Помолвка прошла тихо, свадьба без торжеств. Зато приход Нериман в их дом вызвал настоящую бурю радости у Халдуна.
Что касается Хаджер-ханым, то, несмотря на все утешения, на которые не скупилась приятельница, в душе старуха была далеко не спокойна. Ещё не забылся холодный приём, который оказала ей Нериман в своём доме. Новая невестка была настроена к ней враждебно, в этом Хаджер-ханым нисколько не сомневалась.
Больше всего её раздражало, что Халдун постоянно вертелся около Нериман.
Однажды Хаджер-ханым схватила его за руку и потащила в свою комнату:
– Чего ты так радуешься, что у тебя новая мама?
– Я люблю её, – смущённо ответил Халдун.
Хаджер-ханым отвратительно выругалась.
– Что ты сказала? Я не понял. Пойду и спрошу у Милой мамы…
– У Милой мамы! Ах ты, поросёнок паршивый! – Хаджер-ханым больно ущипнула его.
На крик прибежала Нериман.
– Что случилось, деточка моя?
– Бабушка меня ущипнула!
– Это правда, ханым-эфенди?
– Да, – сквозь зубы процедила позеленевшая от злости Хаджер-ханым.
– За что вы его ущипнули? – строго спросила Нериман.
– Странный вопрос…
– Самое странное – это ваше поведение!
– До сегодняшнего дня я ещё его бабушка.
– Кем бы вы ни были, но я не допущу побоев и ругани в этом доме! Затрещины и щипки – не лучшее средство воспитания. Я прошу вас впредь не трогать Халдуна.
Хаджер-ханым даже оторопела. Выскочив в столовую, она выразительно посмотрела на Мазхара. «Почему ты не заступишься за мать?» – требовал её взгляд. Но Мазхар молча курил, словно всё случившееся его совершенно не касалось. Он был доволен: наконец-то мать получила отпор.
Хаджер-ханым как-то сразу сникла. Даже сын её не поддержал. Это окончательно сокрушило старуху. Опустив глаза, полные слёз, она удалилась в свою комнату, плотно прикрыла дверь и бросилась на тахту. Она долго охала, плакала и причитала, но сын так и не пришёл, чтобы утешить её, как бывало прежде.
Видя, что никто не обращает на неё внимания, Хаджер-ханым понемногу затихла. Она привела себя в порядок и, осторожно приподняв край занавески, заглянула в столовую.
Нериман стояла подбоченясь посреди комнаты и командовала, а Мазхар тряпкой стирал с мебели пыль. Хаджер-ханым чуть не задохнулась от гнева. «Подумать только, солидный человек, адвокат, а стал жалкой игрушкой в руках какой-то девки из бара!»
Она опять приподняла занавеску. Теперь невестка курила и о чём-то тихо разговаривала с сыном. Потом она повернулась и посмотрела в сторону комнаты свекрови. Мазхар кивнул ей, и оба вышли в переднюю.
Хаджер-ханым отпрянула, и почти тотчас дверь её комнаты отворилась. Вошла Нериман, за ней – Мазхар.
– Эта комната – самая красивая в доме, – оглядываясь вокруг, сказала Нериман мужу. – Я хочу, чтобы здесь была гостиная. А ханым-эфенди, – кивнула она головой в сторону свекрови, – пусть переходит в маленькую.
– В какую маленькую? – всполошилась Хаджер-ханым.
– В ту, которая служила кладовкой.
– В кладовку? Да что я там буду делать?
– То же самое, что и здесь. Вы ведь одна-одинёшенька, а занимаете такую большую комнату. Куда это годится?
Не ожидая ответа Хаджер-ханым, Нериман приказала мужу:
– Позови-ка сюда жену Рызы.
– Хорошо, дорогая, сию минуту!
И Мазхар опрометью бросился вниз по лестнице.
Хаджер-ханым так и застыла на месте. «И как только мог мужчина превратиться в такую тряпку?.. У меня тоже был муж. – Она немного подумала, стараясь сообразить, кого же из мужчин, с которыми у неё были близкие отношения, следует назвать мужем. – Э, да какая разница! Они были в моих руках. Но всё-таки…»
19
Речь идёт о так называемой кемалистской буржуазно-национальной революции, явившейся следствием освободительной войны турецкого народа в 1919 – 1922 гг. и направленной не только против иностранных интервентов, но и против господства иностранного капитала в стране и султанского феодально-клерикального строя.