Только сейчас Назан пришла в себя. Что она сделала? Её схватит полиция! А дальше? Суд? Тюрьма? Сын будет опозорен на весь город!.. Нет, это страшнее смерти!
Нельзя терять ни минуты… И она ринулась в ночную тьму.
Она бежала под свист встречного ветра. Падала. Вставала. И вновь бежала, словно за ней уже гнались по пятам… Внизу под ногами шумело море. Волны с грохотом разбивались о прибрежные скалы, обдавая её брызгами… Вот залаяли собаки. Она продолжала бежать, боясь оглянуться. Но до неё уже долетало свистящее дыхание разъярённых животных. А-а-а! На неё неслась целая стая…
Наконец она достигла обрыва. Ну, нет, здесь её не достанут собаки…
Небо разорвала ослепительная молния, на мгновение озарив бушующее море…
Сильный порыв ветра швырнул в пучину чёрный трепетавший комок. Удар грома поглотил короткий крик…
Шторм свирепствовал почти до утра… постепенно всё улеглось, и рыбаки вышли в открытое море. Но к ночи опять разыгралась буря…
– Позвольте, господин комиссар, снять с неё перстень, – сказал молодой рыбак, склонившийся с фонарем над утопленницей.
– Ни в коем случае! – закричал чиновник. —Отойди от неё!
Буря не унималась. Огромные волны с рёвом обрушивались на берег. Полицейский комиссар спустился к дороге и стал в защищённом от ветра месте. Вскоре он увидел свет фар. Автомобиль, подпрыгивая на камнях, медленно подвигался вперёд. Наконец он подъехал. Комиссар бросился открывать дверцу. Из машины вылезли трое: начальник отдела безопасности, следователь и доктор.
– Что здесь произошло? – спросил следователь.
– Я уже докладывал по телефону. Море выбросило утопленницу. Мы осмотрели её, на пальце у женщины перстень.
– Молодая?
– Не очень старая. Видно, ей крепко досталось – всё лицо исцарапано, а от левого виска до самого подбородка – глубокий шрам.
– Шрам на левой щеке? – спросил Халдун.
– Да, бей-эфенди!
Халдун почему-то сразу подумал о нищенке, которой недавно велел подмести возле своего кабинета.
Первым к берегу стал спускаться врач. Остальные последовали за ним. Едва приблизившись к распростёртому телу, Халдун крикнул:
– Это она!
– Вы её знаете?
– Я видел эту женщину несколько раз… Поднеси-ка фонарь поближе, – бросил Халдун рыбаку и склонился над трупом. – На лице следы свежих царапин…
– Да… Её смерти, несомненно, предшествовала схватка… Я думаю, что здесь скорее убийство, чем самоубийство… Вот, взгляните-ка – и он показал на перстень.
Следователь присел на корточки рядом с ним.
– Вот так-так! Бриллиантовый перстень на руке нищенки!
Он с любопытством посмотрел на лицо утопленницы.
– Снимите перстень! – приказал полицейским начальник отдела безопасности. – Составим протокол и отправим это вещественное доказательство на хранение.
Халдун вдруг быстро поднялся и закурил.
– Что с тобой? – спросил следователь, глядя на его побледневшее лицо.
– Ничего…
– Но, ради аллаха, скажи, что случилось?
– Я же говорил, что видел эту женщину, и мне стало не по себе…
– Понимаю… Трудно оставаться равнодушным, когда видишь знакомое лицо… Даже нам трудно.
Халдун молчал.
Рыбак посветил фонарём полицейским. Один из них поднял руку утопленницы, а другой пытался снять перстень. Но дело не клеилось.
– Может, отрезать палец?
– Нет, нет! – остановил их Халдун. – Вам было приказано только снять перстень!
Он перестал замечать, что творится вокруг. Какое-то непонятное чувство влекло его к утопленнице. Это не было похоже на обычное сострадание… Но что же это? Почему ему стало так больно, когда они хотели отрезать ей палец?..
…Перстень! Где-то в глубине памяти всплывали обрывки воспоминаний. Они то возникали, то исчезали, подобно щепке, брошенной в волны…
…В их доме много говорилось о каком-то перстне. Он был тогда ребёнком… Да, ведь однажды он нашёл под кроватью какой-то футляр, из которого мать вынула перстень… Но она давно умерла…
Наконец полицейские с помощью рыбаков сняли перстень и передали его следователю. Внутри оказалась надпись. Одно слово было почти совсем стёрто, но рядом чётко виднелись ещё два: «Назан» и «Халдун».
Ему стало дурно.
– Что случилось, дорогой?
– Ничего…
– Тебе плохо?
– Пустяки!.. Маленькое недомогание…
– Мы можем идти, – сказал следователь, – а труп надо доставить в морг.
Он кивнул доктору, чтобы тот отправлялся к автомобилю.
Халдун с трудом вскарабкался на скалу. Он был совершенно подавлен. Значит, женщина, выдававшая себя за нищенку, была… Но почему она это скрыла? Может, она покончила с жизнью, чтобы унести в могилу свою тайну? Но нет, это не похоже на самоубийство! Царапины на её лице свидетельствуют о том, что она отчаянно боролась за жизнь.
– Взгляни-ка, – сказал следователь, садясь в машину, – здесь довольно отчётливо видно слово, которое, вероятно, пытались стереть. Вот прочти: тут написано «Мазхар». Не так ли?
– Да, «Мазхар»!
– Но что с тобой? Ты бледен как полотно.
– Не знаю.
– Как не знаешь, братец! Всё было хорошо до того момента, пока ты не увидел утопленницу. А тут сразу начало твориться что-то неладное…
Халдун более не мог сдерживаться. Он закрыл лицо руками и зарыдал. Следователь уже не сомневался – за всем этим кроется какая-то трагедия. Он стал осторожно расспрашивать.
Халдун подумал, что теперь совершенно бессмысленно молчать о своём открытии – всё равно на следствии всё выяснится. Посмотрев на следователя влажными от слёз глазами, он сказал:
– Это моя мать!..
И словно провалился в бездну…
– Остановите машину! Он лишился чувств!
Шофёр затормозил и поспешил на помощь. Они уложили доктора на заднее сиденье.
– Гони в больницу, да поживей! – приказал следователь.
Машина рванула с места и скрылась в темноте.
23
Открыв после долгого забытья глаза, Халдун с изумлением обнаружил, что находится в больничной палате. В окно бил яркий солнечный свет. Рядом сидела Нермин, а чуть поодаль – дядя Нихат и тётя. Он беспокойно зашевелился. Тотчас над кроватью склонились врач и медицинская сестра.
Что же с ним произошло? «А-а-а, – вспомнил Халдун, – мать!» Он-то думал, что эта нищенка просила подаяние!.. Да как же можно было не заметить, что её взгляд молил совсем о другом?.. На глаза у него навернулись слёзы.
– Как ты себя чувствуешь, дитя моё? – решился спросить Нихат-бей.
– Благодарю вас. Я почти здоров… Только… – Халдун умолк, не решаясь задать роковой вопрос. «Неужели, – думал он, – мне стыдно? Ведь это была моя мать!» И глядя в упор на Нихат-бея, спросил:
– Это она?
– Да, – ответил Нихат-бей, сильно смутившись.
Он узнал её в морге с первого взгляда. Назан ещё больше постарела с тех пор, как они виделись в стамбульской тюрьме. Но не могло быть никаких сомнений – это она.
Обхватив голову руками, Халдун заплакал. Нермин бережно гладила его по волосам. Она тоже очень страдала. Ей было особенно больно от мысли, что он так сурово укорял эту страдалицу.
– Она сама покончила с собой? – спросил Халдун.
– Пока ещё не известно. Лицо было сильно исцарапано. Я полагаю, что ей пришлось бороться за жизнь… Но кто знает?
– А что говорит следователь?
– Сейчас он срочно выехал на расследование другого дела. Задушили кабатчицу.
– Задушили? Где?
– В какой-то конюшне, на окраине города…
Тело Наджие лежало на земляном полу посреди хибарки, некогда служившей конюшней. Лучи света, едва проникавшие в проём крошечного окна, освещали страшную картину насильственной смерти.
Возле двери дежурили полицейские, а вокруг хибарки гудела толпа. Наконец прибыли представители власти – начальник отдела безопасности, следователь и судебный врач. Конюшню осветили. По всему было видно, что здесь происходила отчаянная борьба.